Над домом незабудка-цвет,
Отшельник в мертвом поле,
Слезы́ Услада жадно ждет,
Чтоб цвесть весною доле!..
Луч страсти прежней не потух:
Как цвет с весной возникнет.
Прости, Услад! кричит петух!
Свиданье нас окликнет!»
Между 1815 и 1818
О, дивно блажен, кто, оковы
Откинув градской суеты,
Склонился под сельские кровы!
Там мудрость, улика мечты,
Содружна с природой благою,
И шепотом темных дубров,
И тихо журчащей волною,
И сладким дыханьем цветов
Счастливцу себя возвещает!
Сень тополов — храм мудреца;
И дерн алтари посвящает:
На нем славословит творца!
Задумчивой ночи певицей
Он к сладкому сну провожден,
Он Филомелой с денницей
К полезным трудам пробужден!
Приметен час утра в долине!
Восхищенный духом, он зрит,
Как солнце холмов на вершине,
Творца провозвестник, горит!
При бреге потока, на злаке,
Блестящем вечерней росой,
Пьет липы душистой во мраке,
Дыханье лилеи златой!
На кровле соломенной внемлет
Порханью любви голубей;
Под сладким их говором дремлет
Беспечней любимцев царей!
С священною думой о тленьи
Блуждает вечерней порой
В безмолвном усопших селеньи,
С настроенной к смерти душой…
Зрит мрамор с святым поученьем:
«Смерть с духом веселья встречать».
Зрит пальму с святым утешеньем,
Бессмертья и веры печать!
Того серафим в колыбели
Небес благодатью повил,
Кто с голосом сельской свирели
Младенческий клик согласил.
Между 1815 и 1818
291. К НАДЕЖДЕ — МОЛОДОЙ, ПРЕЛЕСТНОЙ ДЕВУШКЕ
Нет, рано дней моих светило угасает!
Нет, рано рок судил мне чашу скорби пить!..
Надежды лишена, душа моя страдает…
Я б мог Надеждой счастлив быть!
Печальным странником среди дали безбрежной,
Где ж посох наконец могу я преклонить?..
Надежду потеряв, гроб вижу неизбежный!
Я б мог Надеждой счастлив быть!
Ах! всё, что льстить могло, — в заре моей увяло!..
Знакомых сердцу благ уже не возвратить!
Надежды, божества — изгнаннику не стало!..
Я б мог Надеждой счастлив быть!
Богатства, и венцы, и блага всей вселенной!
Венца души моей вам всем не заменить!..
Надежду потеряв, увяну обольщенный…
Я б мог Надеждой счастлив быть!
Так, если рок судил мне жертвой быть могилы
Безвременно… готов веленье рока чтить!..
Надежду потеряв, души теряю силы…
Я б мог Надеждой счастлив быть!
Между 1815 и 1818
Слышишь голос лебедей —
Лоры смертную предтечу!
Встань, креста товарищ, встречу
Юной спутницы моей.
Слышишь, лютня зазвучала:
И струны волшебней нет!
Лора — бога у зерцала!
Лора — горний видит свет!
Встань — к одру нам краткий час;
И предчувствие — вожатый!
О вещун — певец крылатый!
О губитель — лютни глас!
И с тоскою — руку в руку —
К Лоре братия идут;
И на праге — с ней разлуку
В песнях гроба узнают…
Мрачен был природы лик,
И дубрав пустынный житель,
Уклонясь молитв в обитель,
Вторил ворон вещий клик…
И с природой инок страстный,
Сирый сердцем, угасал,
И над жертвою несчастной
Гробный месяц скоро встал…
Между 1815 и 1818
Граф Матвей Александрович Дмитриев-Мамонов (1790–1863), потомок старинного рода смоленских князей, считал себя по прямой линии происходящим от Рюрика. Род Дмитриевых-Мамоновых утратил богатство и знатность (восстановления княжеского титула Мамоновы добились лишь накануне Февральской революции), но после того, как отец будущего декабриста в течение краткого времени был фаворитом Екатерины II, Мамоновы получили графское достоинство и сделались одной из богатейших семей России.
М. А. Мамонов получил блестящее домашнее образование и быстро продвигался по служебной лестнице. Богатство, родство с министром юстиции поэтом И. И. Дмитриевым, прочные связи в самых высоких сферах петербургской бюрократии и московского барства гарантировали ему блестящую карьеру: семнадцати лет он был камер-юнкером, а двадцати — обер-прокурором шестого (московского) департамента сената.
Читать дальше