Андрей Дементьев - Утро начинается с любви

В моей же – дырявые джинсы да мат.

И к «бабкам» чужим непомерная жадность.

Власти назвали прожиточный минимум

И цифру такую преподнесли,

Что даже ветерану с именем

Придется отсиживаться на мели.

А я не привык в своем государстве

Чувствовать себя чужаком.

«Вы, господа, о нас вспомнили…

Здрасте!

А не пошли бы вы с ветерком…»

Надо ж додуматься до такого,

Поделив Россию на голь и знать.

И подыскать подходящий повод

Хамство вельможное оправдать.

Выходит, по-вашему, ветераны

По́жили…

Надо и совесть знать…

Болят к непогоде старые раны,

Значит, пора, старичье, умирать.

А может, пора умереть тем устоям,

Что нас превратили в ходячий хлам?

Впрочем, занятье сие пустое,

Коли оно во вред господам.

И все же я верю в те перемены,

Которые к радости нас вернут.

Дожить бы до справедливой меры,

Когда решать будет только труд.

Я читаю Окуджаву…

Словно лесенкой из строчек

Опускаюсь в те года,

Где пришла к Булату слава.

Заглянула в стол рабочий

И осталась навсегда.

Я читаю Окуджаву —

«Гитариста и соседа»,

Как он сам мне написал…

А в стихах так много света,

Что он всю свою Державу

Этим светом озарял.

Мы в одном с ним жили доме.

И стояли у подъезда

Рядом наши «Жигули».

Как-то он сказал мне, помню:

«Жаль, что мы по «Мерседесу»

До сих пор не завели».

И так хитро засмеялся,

Что я понял – друг мой шутит.

Для чего солдату шик?

Он в «жигуль» легко забрался.

Я услышал звуки вальса,

Что умчались в тот же миг.

Раз мы были с ним на даче.

Он читал стихи негромко,

Глядя прямо в объектив.

И осталась передача…

Я вставляю диск тот робко,

Где он грустен и красив.

Это был нежданный вечер.

Все случилось ненароком

Перед горестной бедой…

Я не знал, что этой встречей

Мы простились одиноко

С его жизнью молодой…

Но жива гитара с песней,

Жив его печальный голос,

Обжигающий сердца…

И приходит в мир бессмертье —

В каждый дом

И в каждый город —

Дар великого певца.

Утро начинается с любви…

Я смотрю на твой красивый профиль,

Разливаю ароматный кофе,

Освятив восторгом все слова свои.

Ты смеешься, потому что рада.

Рада потому, что мы вдвоем.

Солнце, тишь…

И два влюбленных взгляда,

И веселым счастьем

Озаренный дом…

Наверно, с годами душа устает.

И то, что вчера непременным казалось.

Сегодня во мне вызывает усталость.

Как будто я севший на мель пароход.

Но ты не сердись на меня…

И прости

Нежданную грусть мою, боль и обиды.

Хочу, чтоб с судьбою мы вновь были квиты,

Когда я вернусь на былые пути.

Где каждый наш день был и добр, и красив…

Где ты понимала меня с полуслова…

А ныне я как-то живу бестолково,

Как будто всю жизнь перевел на курсив.

Но все возвратиться должно…

И тогда

По-прежнему жизнь нам покажется сказкой.

И ты не встречай наши будни с опаской…

А я обещаю забыть про года.

А мне бы вырасти красивым деревом,

Когда закончится мой путь земной.

Хочу, чтобы Природа мне доверила

Избрать для жизни уголок лесной.

Я стану тополем пирамидальным

Среди дубов, берез и тополей…

И окружу себя зеленой тайной,

И буду счастлив участью своей.

А может, стану кленом я развесистым,

Почти таким, что рос у нас в саду,

Когда под ним мы пировали весело

В послевоенном памятном году.

Но пусть не скоро это все случится.

Мне нравится быть в образе ином…

Ты распахнула радостно ресницы,

Спалив мираж мой голубым огнем.

Душа Дантеса в черных небесах

Уже не первое столетье тлеет.

И надо б ей покаяться в грехах,

Да не избыть вины перед дуэлью.

А рядом в тех же черных небесах

Душа Мартынова в огне металась.

Но боль ее и бесконечный страх

Не пробудили в строгих судьях жалость.

Двоим убийцам там прощенья нет.

Как нет его и на земле Российской.

И каждый наступающий рассвет

Кладет свои лучи на обелиски.

О, как же справедливы Небеса,

Не оставляя подлость без ответа.

Печально Пушкин опустил глаза.

И грустно смотрит Лермонтов с портрета.