Андрей Дементьев - Утро начинается с любви

Ни собак, ни стражи, ни замка.

Пожимал крестьянские ладони.

Принимал гостей издалека.

Ну а здесь воздвигнута стена,

будто незаконное решенье.

Пусть стоит.

Да я боюсь,

она

не нашла бы в душах продолженья.

На берегу Тверцы

безлюдно и печально.

А по траве замерзшей

белой вязью

зима сообщила всем печатно,

что скоро к нам

пожалует на праздник.

Все дачники поуезжали в город.

И увезли из леса детский смех.

Разбитому скворечнику за ворот

то дождь летит,

то тихий ранний снег.

Лес полон тишины

И желтых листьев.

Покинули природу

птичьи стаи:

концертный зал

остался без артистов.

Душа моя

без музыки осталась.

Есть у меня знакомый —

кандидат наук.

В науке он просиживает брюки.

И кроме блеска этих самых брюк,

другого блеска не достиг в науке.

Да что ему наука?

Для чего?

Она лишь как надежные ступеньки

наверх,

к благополучию его,

где положенье,

и почет,

и деньги.

И, словно пачки старых облигаций,

которые давно вне тиража,

в архиве диссертации пылятся.

За них не даст наука ни гроша.

И, к сожаленью, он не одинок.

Пока таланты расщепляют атом,

чтобы земля была цветущим садом,

мой кандидат цитаты превозмог.

И в этом деле преуспел весьма.

Как говорится, счастлив без ума.

Помнишь, ты была тогда со мною?

Посадил я саженцы весною.

Несколько рябинок-малолеток.

А теперь не дотянусь до веток.

К ним дубки сажали мы попарно.

Вон какие вымахали парни.

И рябины – как просила песня —

навсегда теперь с дубками вместе.

А над ними ласточки кружили…

Только мы с тобою – как чужие.

И любила ты, и не любила,

горькая моя любовь-рябина.

Ну а я-то был такой влюбленный,

словно глупый тот дубок зеленый.

А сейчас – как лес после пожара…

Помню лишь, как ты дубки сажала.

А любила или не любила,

не расскажет мне о том рябина.

И дубки молчат о нашей встрече.

Только грустно опускают плечи.

Янтарную глыбу стекла

Нежданно веселого цвета

Художница мне принесла,

Чтоб в стужу почувствовать лето.

Чтоб в синий январский мороз

В глаза бы мне солнце смеялось.

Чтоб если грустить довелось,

То самую малую малость.

Ах, Света, мой солнечный друг!

Как все наши помыслы зыбки…

Я принял из радостных рук

Печаль твоей поздней улыбки.

И кажется мне иногда:

Стекло – это некое чудо.

И взгляд твой сквозь боль и года

Все вырваться хочет оттуда.

– Хочу быть нежным с тобой.

– И грубым?

– Хочу твоим рыцарем быть.

– И другом?

– Хочу быть снегом твоим

и ветром.

Дождем, смывающим все следы.

Хочу быть добрым

нежданным светом

в глухую полночь

твоей беды.

– Хочу улыбки твоей.

– И слез?

– Хочу сомнения.

– И надежды?

– Лишь только б встретиться довелось…

– Где ж ты?

Я помню это до сих пор…

На чью-то дачу в воскресенье

мы привезли с собой веселье

и разбудили старый бор.

Мы куролесили и пели.

Горя от женской красоты,

в искристой виноградной пене

студили жаждущие рты.

Мы веселились, как умели,

Не зная, что там будет впредь.

И наши дамы тихо млели,

в глаза боясь нам посмотреть.

И вдруг все бросив,

мы бежали

к реке…

Скорей туда, туда,

где, как бывает на пожаре,

нас от огня спасет вода.

Вода была на редкость стылой.

И нас окатывала вдруг.

И было всем немного стыдно

недавних взглядов,

жарких рук.

Мы уходили шагом резким

из дачи той,

как от врага.

А нам вдогонку тихим плеском

смеялась радостно река.

Говорят, что Афродита

вышла к людям из волны.

Говорят, что в Афродиту

все на Кипре влюблены.

Говорят, она под вечер

возле Пафоса у скал

каждый раз спешит навстречу

тем, кто век ее искал.

Я и верил и не верил.

Но, приехав в ту страну,

увидал прекрасный берег,

знаменитую волну.

На рассвете и закате

плавал в море и нырял.

Но богиню я не встретил

И надежду потерял.

А вернувшись в белый город,

средь полночной тишины

все я слышал синий шорох

набегающей волны.