Андрей Драгунов - Новая семейная хроника

Здесь все также, как я писал тебе. И народ
так же глуп и несчастен в своем понимании жизни,
так же мерзок, как первый утренний бутерброд
после пьянки вечером, но это всего лишь мысли,

правда – мои. И тебе ни к чему сюда
приезжать и писать… Какие уж тут затеи
или хлопоты встречи, когда лишь одна вода
к пониманью способна – вполне… И я ей верю.
…………………………………………………….
…………………………………………………….

Ни к чему вспоминать, что ты мне еще жена —
столько прожили врозь, что теперь лишь считать убытки
от почтовых расходов… Но в том не твоя вина —
просто нам было легче писать на песке… и открытке…
…………………………………………………………….

Здесь неважное пойло и кофе здесь, в общем, гавно!
Ах, прости за сравненье – какие с меня реверансы!
Я совсем разучился манерам… Почти что кино…
Жаль, что здесь нет тебя… и кругом одни иностранци…
……………………………………………………………..
……………………………………………………………..
…ах, приехала б ты. Я б тебя познакомил с подругой…
Да, прости – времена. Одному здесь не выжить с тоскою!
Я наднях повстречал (перечеркнуто) – встретился с другом,
но и он восвояси… Теперь вот сижу над строкою…
…………………………………………………………………
…………………………………………………………………
…………………………………………………………………
Перечел тот роман, что ты мне подарила когда-то…
Кто ж там автор? Ах, впрочем – какая в том будет заслуга..
Я не помню уже… Да – я скоро умру, вероятно…
Вот тогда и сочтемся за все, что писали друг другу…

Опять январь… О, сколько января!
И рыбьих фонарей со струйкой дыма
внутри стекла. Уже не говоря —
про снег, мороз… и вообще про зиму.

В который раз Эвтерпа – сирота —
в бумаге дело здесь, или в погоде
начала года? Или же места
распределили раньше боги? Боги! —

не так же часто… Улица пуста.
Аптечный цвет замерзших тротуаров —
как можно кстати… Ветерком с куста
срывается снежинок покрывало…

Опять январь! Кто едет по зиме?
В какую даль загружена повозка,
кто пассажир? Но кто ответит мне?
Кто стелет мягко так, что спать так жестко…

Вдох не ровняется выдоху… Эхо
где-то внутри раздражает гортань
шелестом звуков, ломая помеху
пению и, преступая за грань
голос, не в силах держаться, взлетает —
выше, где, может быть птичий Рай,
до облаков и у них затихает,
как бы теряясь, но это за край
облака, звук растворясь, залетает
и поднимается выше – за край!
Звук, не сорвавшись до птичьего крика
сквозь раздраженную эхом гортань,
вдруг растворяется, трогая грань
облака, шорохом, но только – тихо!

Я родился и вырос не там, где, наверно, умру
Отпусти же мне, волжский суглинок, грехи напоследок,
чтобы вспомнить в другой географии эту траву,
что горчит на губах и становится в памяти следом
за неспешной водой… География в сумме вещей —
лишь желание выжить, не сгинуть за облачным краем,
поселившись однажды в империи, где без затей —
затеряться среди поселенцев с имперских окраин.
Океанский простор, птичий клекот и облачный край —
дополнение к жизни истории, смысла к бумаге,
новых карт к географии… Где там потерянный Рай?
До которого выжить хватило бы сил и отваги!
Я родился и вырос… и ты отпусти мне грехи!
мне не выбрать уже ни страны, ни погоста, ни даты
окончания перечня, чтобы закончить стихи,
не сорвавшись до крика, с которого начал когда-то!

…и город плыл под краску тусклую
заката, моя грязь и изморозь
по тротуару. От безумства ли,
иль – так вся жизнь моя случилася.

Но от тоски и невеселия —
соображаешь, что осталося
от проживания похмельного,
от буйства давешнего радости.

Остался этот город маленький
с оконцами в размер скворечника,
где душу дьяволу – за валенки!
И, где любимая не встречена…

Где роза алая с гвоздикою,
с каким-то листиком засушенным —
в дырявой банке с паутинкою —
в пространстве, в общем-то, разрушенном.