Что делать?
Отказался от слова,
От последнего слова друг-пистолет.
Враг мне сковал полумертвые руки,
Пыль занесла мой кровавый след…
…Я вижу зарю над колючим забором.
Я жив, и поэзия не умерла:
Пламенем ненависти исходит
Раненое сердце орла.
Вновь заря над колючим забором,
Будто подняли знамя друзья!
Кровавой ненавистью рдеет
Душа полоненная моя!
Только одна у меня надежда:
Будет август. Во мгле ночной
Гнев мой к врагу и любовь к отчизне
Выйдут из плена вместе со мной.
Есть одна у меня надежда —
Сердце стремится к одному:
В ваших рядах идти на битву.
Дайте, товарищи, место ему!
Июль 1942
И в час, когда мне сон глаза смыкает,
И в час, когда зовет меня восход,
Мне кажется, чего-то не хватает,
Чего-то остро мне недостает.
Есть руки, ноги — все как будто цело,
Есть у меня и тело и душа.
И только нет свободы! Вот в чем дело!
Мне тяжко жить, неволею дыша.
Когда в темнице речь твоя немеет,
Нет жизни в теле — отняли ее,
Какое там значение имеет
Небытие твое иль бытие?
Что мне с того, что не без ног я вроде:
Они — что есть, что нету у меня,
Ведь не ступить мне шагу на свободе,
Раскованными песнями звеня.
Я вырос без родителей и все же
Не чувствовал себя я сиротой.
Но то, что было для меня дороже,
Я потерял: отчизну, край родной!
В стране врагов [4] В подлиннике — «в стране Д»; «д» — дошман, что означает враг.
я раб тут, я невольник,
Без родины, без воли — сирота.
Но для врагов я все равно — крамольник,
И жизнь моя в бетоне заперта.
Моя свобода, воля золотая,
Ты птицей улетела навсегда.
Взяла б меня с собою, улетая,
Зачем я сразу не погиб тогда?
Не передать, не высказать всей боли,
Свобода невозвратная моя.
Я разве знал на воле цену воле!
Узнал в неволе цену воли я!
Но коль судьба разрушит эти своды
И здесь найдет меня еще в живых, —
Святой борьбе за волю, за свободу
Я посвящу остаток дней своих.
Июль 1942
Уж гаснет день, —
я все еще стою
С отяжелевшею душою
И, молча думу думая, смотрю
На лес, что высится стеною.
Там, может, партизаны разожгли
Костер под вечер — пляшут ветки —
И «Дедушкины» смелые орлы
Сейчас вернулись из разведки.
Там на ночь, может быть, товарищ «Т»
Большое дело замышляет,
И чудится — я слышу в темноте,
Как храбрый саблю направляет.
Лес, лес, смотри, между тобой и
мной
Кольцом железные ограды,
Но тело лишь в плену,
а разум мой,
Мой дух не ведает преграды.
Свободный, он кружит в лесном краю,
Твои тропинки проверяет,
И лягу ль в ночь иль поутру встаю —
Меня твой голос призывает.
Лес, лес,
ты все зовешь меня, звеня,
Качаясь в сумраке сосновом,
И учишь песням ярости меня,
И песням мщения суровым.
Лес, лес,
как доля тяжела моя!
Как низок этот плен позорный!
Скажи, где верные мои друзья,
Куда их спрятал, непокорный?
Лес, лес,
веди меня скорее к ним,
Оружье дай — отваги полный,
Умру, сразившись с недругом моим
И клятву чистую исполнив!
Июль 1942
Луч поляну осветил
И ромашки разбудил:
Улыбнулись, потянулись,
Меж собой переглянулись.
Ветерок их приласкал,
Лепестки заколыхал,
Их заря умыла чистой
Свежею росой душистой.
Так качаются они,
Наслаждаются они.
Вдруг ромашки встрепенулись,
Все к подружке повернулись.
Эта девочка была
Не как все цветы бела:
Все ромашки, как ромашки,
Носят белые рубашки.
Все — как снег, она одна,
Словно кровь, была красна.
Вся поляна к ней теснилась:
— Почему ты изменилась?
— Где взяла ты этот цвет? —
А подружка им в ответ:
— Вот какое вышло дело.
Ночью битва здесь кипела,
И плечо в плечо со мной
Тут лежал боец-герой.
Он с врагами стал сражаться,
Он один, а их пятнадцать.
Он их бил, не отступил,
Только утром ранен был.
Кровь из раны заструилась,
Я в крови его умылась.
Он ушел, его здесь нет —
Мне одной встречать рассвет.
И теперь, по нем горюя,
Как Чулпан-звезда горю я.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу