Виктория Мамонова - Morpho menelaus

Сознания;

Почти авторская отдушина,

Отчасти

Цель и плод предыдущих

Двоичных кодов.

Последняя Книга читает себя

Взахлеб:

Сразу с начала и сразу с конца,

Не доходя,

Точно в немощи, до корешка.

Знаешь, у этих берегов нет твердости:

Условность, аморфность в них выдает

Налет чьей-то фантазии, фантомность.

Может, глазами незнакомца эти берега —

Лишь блики солнца, проекция или сон:

Проекция сна на реальную странность,

Которая обстоятельнее, чем проспект;

Вот сейчас заглянуть бы в кафе на обед.

Но плывем вдвоем, солипсизм на двоих:

Каждый – образ Другого в сердце своем.

Значит, не солипсизм, а иной уже «-изм».

Хотя даже работая всеми конечностями,

До заката нам не успеть, но к вечности —

Наверняка. Ты забыл все про те берега:

Скоро солнце начнет садиться – нам бы

Поторопиться, чтобы с ночью не слиться.

Но смотри: берега сочетаются с морем, и

Берегоморе нам вторит, в нас переходит.

Различение вскрывает личины и – sorry —

То, что «между», – невольно в сравнение,

Как и предсказуемость акта мышления

По подобию, – а ведь с этого все началось.

и что ты всё зовешь сирен, инкубов, ангелов и сов

в гости? а встретишь – убегаешь или лжешь

о шершавой и колющей, как еж, коросте;

скрываешься под лестницей вещей в плотном

пропахшем потом предметном росте;

стоишь бледнея – теменем ища солнце,

а найдешь только – колосишься и зреешь,

благоухаешь, цветешь – сорняк и рожь —

и, тыкая в сирен, инкубов, ангелов и сов,

твердишь который раз одно – о невозможности

жить полноценно и легко коротковолновым

в удушливо красивом жарком красном,

а мы, значит, напрасно на другом режиме?!

так что ж ты звал нас яростно и хрипло,

липко, знаешь, – большей частью – липко:

чтоб ветер наш учуять, чтоб крикнуть на аллюре

– свершениям всем – всем поцелуям:

я – здесь, я – томный дикий непролазный лес,

я разрастаюсь медленно; темнея, задыхаюсь:

мне нужен ваш приход и – понимание в идеале,

ты нас сзывал подряд, как стаю; мы – не стая.

где, кстати, руки можно здесь помыть?

а полотенце? рассказывай, коль хватит сердца.

С какого-то момента мы подобны сообщающимся сосудам,

Ведаем друг о друге без объемных строений бытовых сред,

Что больше похоже на чудо, но верующих в него почти нет.

Значит, и есть Чудо – сопряжение и чреслами, и судьбами,

Течениями и обращениями в золотом сечении лет.

На свет нас зовут синие птицы, новые лица, старые карты.

Уплотненность дней разжижает металлы, перебирая гаммы

Оконной рамы; я барахтаюсь слабо в околоплодных водах,

Истекаю семенной пеной, застывающей сгустками смальты.

Какие еще смешения входят в состав амальгамы?..

иногда нас совсем мало —

в предельных числах;

а порой мы воплощаем

феномены чьего-то сознания:

назовем это чистой

любовью и пониманием;

однако, о сознании,

в основном, расплывчато, кисло,

хотя оно фрактально

нас связывает всех развитием,

духовным ростом и соитием.

мы, словно летучие мыши,

на перекладине дней повисли;

нас упрекают в лихих мыслях —

повод озвучить спам-истины:

обозначим это желаемым

социальной машины,

несмотря на то, что желаемое

отлично от глубин ожидаемого,

противоположно вовсе

необходимо витальному.

поэтому желаемое для нас – повод выспаться.

Вот как формируются массы? Ведь в природе масс нет.

А рой, стадо, табун, муравейник, прайд, стая или община

Суть защищенная биосоциожизнь целостности и единицы,

Обустроенная через культ вынесенного вовне расширения.

В принципе, в массе – своя защищенность, подобная жиже.

Но почему ближе стала масса, заменив био-, социо-, жизнь?

Предположим, nova vita – слепок, посмертная маска, модель

Ценностей, ориентиров, программы поведения и мотивов,

Привитых через НЛП, двойное кодирование, ранний секс.

Спрашивается, кто именно занимает твое пространство-время,

Когда в движении, сопротивляясь силе всеобщего притяжения,

Ты, подобно бозону, переходишь из небытия в бытие и обратно?

Ладно бы гамлетовский вопрос – экзистенциальный переворот,

Но когда в ритме машины, монотонно и атомарно, стирая шины