Сергей Решетнёв - Воспитание тишиной

Ты всех добрее, всех честней,
Ты строже всех.
Волшебнее и тоньше фей,
Легка, как грех.
Ты ближе, ближе, чем сестра,
Больней любви,
С тобой не сплю я до утра,
День отравив.
Ты вся земна, тебя земней
Я не встречал.
Люби безжалостней, острей,
Чтоб я писал.
А если не смогу, ослепну —
Дай голос свой,
Невыразимо вкусный хлеб мой
И голод мой…
Красавиц всех метаморфозы,
Соблазна вкус.
Под взглядом тающая роза —
Одна из муз.

Закутаться бы в даль осеннюю,
Да слишком дней дырява шаль.
Соломенно мое веселье,
Под снег уйдет моя печаль.

От ветра, как ты там ни кутайся,
Такой болезненный озноб,
И разбиваются минуты все,
Как льдинки о горячий лоб.

Аукнуться бы в даль осеннюю,
Да эхо птицы унесли.
Что делать со своею тенью мне? —
А вместо простыни стелить…

И в горле осень ощущается,
Гуляет призраком сквозняк,
День кончился и жизнь кончается,
Да не закончится никак.

Светла печаль моя, светла.
И боль, которая дотла
Меня сожгла —
Светла.

Теперь и крылья мне малы,
И перья, словно из золы —
Взмахни —
Раскрошатся они.

А небо выше и темней,
За небом корабли огней,
За небом звезды лошадей,
Глаза детей.

Но ближе черная земля,
Но ближе горе и семья,
И ниже трав живу здесь я,
И тише я.

О, муза, девочка, не дай
Бездарно так сойти с ума,
Тепло, тепло в чужих домах,
Но быстро остывает чай.

И все заметнее углы,
И тоньше, тоньше листьеносцы,
И щиплют бороду морозцы,
И крепки памяти узлы.

О, муза, девочка, не дай
Такого легкого смешенья
Самоубийства и прощенья,
Когда так хочется за край.

И недоверчивее дети,
И всё болтливее душа,
И всё свершается спеша,
И нет тебя на белом свете.

Опали листья, яблоки остались.
Земля так непонятно холодна.
Ни солнцем, ни дождем не надышались,
А время свое выбрали до дна.

Сомкни уста, жалей для мира слёз,
Коль Бог не понял, не поймут и люди,
И в утешенье, вспомни, как ты рос
Сквозь Ночь из тех, Кто Никогда Не будет.

Грудь, как застывшая слеза,
Свечи капель,
Морская сонна звезда,
Слюн акварель.
Ключицы, брови – всё вразлет
И всё вразброс,
Как слово – захватить твой рот,
Взбить крем волос.
И в колокольчиках подмышек
Быть звонарем —
Пусть небо тоже слышит, слышит,
Что мы вдвоем.
Какая власть у этих рук
Над головой.
Два насекомых хрупких вдруг
Проколоты одной иглой.

Ветки, ветки – глухонемые,
Ветер вырвал им языки.
Обнаженные и больные,
Все мы – жалкие старики.

Разоренной надежды улей
Сожалений займет оса.
Те, что жили здесь, улизнули
В сине-яблочные небеса.

Обесцвечены, искалечены
И оставлены умирать.
Что же было в нас бесконечного? —
Только жажда любить, желать.

Ты ошиблась яблоком,
Ты дала не то.
Я теперь не знаю,
Где добро, где зло.

Нас было триста,
А их была тьма,
Но у нас была истина,
А за ними – зима.

Те, кто был из песочных,
Тот сравнялся с песком,
Тот, кто был из цветочных,
Срезан точно серпом.

Тот, кто был из бумаги,
Те разорваны вмиг,
Все гербы и все флаги
Разлетелись, как крик.

Долго билось железо,
Но оно, как стекло,
Раскрошилось над бездной,
Заморожено злом.

И когда перед страхом
Не осталось преград,
Вышел прямо из праха
Мой последний солдат.

Он был тонкий и мягкий,
Теплый, хрупкий, живой,
Но рассеялись страхи
И бежали домой.

Смерть свою на потом
Не отложишь – судьба,
Но куда мы пойдем —
Там и ляжет тропа.

Всё зависит от нас,
Как пойдёшь – так и будет.
Не потом, а сейчас
Нас бессмертное судит.

Не тереби, не тереби
Ни заусенцы, ни сентябри.
Горя не бойся, дверь отвори,
Просто люби или просто дари.
И не завидуй, и не завидуй,
Съешь свою зависть вместе с обидой,
Скушай за чаем вместе с пирожным.
Жаль, что не веришь, – счастье возможно.
Ну, не ломай свои пальцы, оставь,
И к доброте своей силу прибавь.
И не считай уходящих минут,
Как-то нас любят, где-то нас ждут.