Закрыты ставни на тугой засов
И флаги с черной лентою у входа.
Здесь каждый до безумия готов
Доказывать величественность рода.
Немало поколений воспитал
В глухой злобе их воспаленный разум.
А что взамен? Негаснущий пожар,
И каждый этим пламенем наказан.
О том, что род их кожею белей
Или, быть может, лучше образован,
Слова, слова, как тысячи камней,
Летят по обезумевшим Веронам.
Какие бы достойные дела
Не избраны для гербовой печати,
Для каждого соседского двора
Они противны глазу и некстати.
Сметая грязь шелками с мостовой
Дорогой узкомыслия и страха,
Безжалостный родительский конвой
Ведет, ведет сынов своих на плаху.
И новый уж готовится Тибальт
Блеснуть оскалом острого кинжала.
Но не гранит, теперь уже асфальт
Багровое накроет одеяло.
И будут из комодов доставать
Суровые и скорбные портреты.
И будет вновь Джульетта умирать,
Хотя, кому есть дело до Джульетты.
Мы с тобою не дети, но все же…
Мы с тобою не дети, но все же
Так нелепо порою смешны.
Долгий путь через годы проложен
В неизменном плену тишины.
Ловим взгляды друг друга, краснеем,
Воскрешаем скупой разговор.
Но о главном, о главном не смеем
Мы друг другу сказать до сих пор.
Как же юности нежные всходы
Мы смогли от потерь уберечь?
Ведь любил ты кого-то, но все же
Так отчаянно ждешь новых встреч.
Где-то вновь остроликое пламя
Омывает крутые хребты,
Что исхожены, друг мой, не нами,
Так не нам собирать с них цветы.
Нет ни боли, ни искры досады,
Мы как прежде под оком свечи
Перепутаем жадные взгляды.
Промолчи! Промолчи! Промолчи!
Вот уж тесными стали объятья…
Вот уж тесными стали объятья
Прежде милой житейской тюрьмы,
И красотки в фарфоровых платьях
Смотрят боязно из темноты.
Потускнела и точно опала
Акварельная в рамах сирень,
И старинная лампа устала
Грациозно отбрасывать тень.
Все покрыто вуалью из пыли —
Безразличия словно покров.
Шепчут вазочки: «Нас позабыли,
И не селят к нам больше цветов».
Вопрошают зеленые шторы:
«Почему не танцует сквозняк,
Почему наши гаснут узоры?»,
А часы отвечают: «Вот так».
Им не знать ли, как время сурово
К нашим чувствам и нашим словам,
И дворцы из стекла и фарфора
Без тепла превращаются в хлам.
Когда измотано до дыр
Осенними ветрами сердце,
И ни один живой кумир
Уже не может в нем пригреться.
И льет уж, кажется, за край,
Смывает бытия законы
Напрасный дождь, вороньих стай
С ветвей срываются бутоны.
В минуты этой пустоты
За нашим обнищавшим садом,
Я знаю, тоже смотришь ты
В свое окно с таким же взглядом.
Не ждешь, не молишься ветрам,
Что дуют в жестяные трубы.
Сложил в красивый тонкий шрам
Свои изломанные губы.
Лишь где-то там в стекле зрачка
Не гибнет мысленная сила.
Она, как музыка сверчка,
Тонка, но так невыносима.
И в какофонии дождей,
Сквозь камень стен, косую крышу,
В холодной комнате своей
Я этот голос твой услышу.
Печален и велик покой,
Подобный замкнутому кругу.
И в этой осени с тобой
Мы как никто близки друг другу.
Окрасился к вечеру город багровым…
Окрасился к вечеру город багровым,
А небо озвучили крики стрижей,
И я в своем платье простом и неновом
Иду неспеша в полумраке аллей.
За парком, где липы вчера зацветали,
В глубинах манящего светом окна
Ты ждешь терпеливо, и в тонком бокале
Томится кровавое сердце вина.
Уже фонари зажигаются строем,
Листва их прищуренным делает взгляд,
О, как же он манит теплом и покоем,
И мне ни к чему возвращаться назад.
Лукавые камни шуршат под ногами,
Они что-то знают об этом пути,
Сквозь вечер, стрижей и листву с фонарями,
С которого мне не свернуть, не сойти.
И вот уж густых исполинов покорно
Меня отпускает живая стена,
В неспешных шагах и во мне все бесспорно,
И все подчиняется свету окна.
Простите, Анна, как некстати
Скамейки мокрые в саду.
Мне лишь мгновения не хватит
Дождаться вас, и я уйду.
Читать дальше