Валерий Рогожин: А моя душа у тебя в руках, на твоей ладошке лежит…

Но и в вечер такой гаснет чья-то звезда,
Ведь не спит темный горестный вестник…
И крылом осеняет нас чья-то беда,
Чтоб уже не забыли о ней никогда,
Чтобы меньше ходил к нам предвестник…

И шумиха, и пена, огни, шум и гам!..
На минуту мы память разбудем…
Этот год вас забрал, но спокойно пусть вам
Будет в дальних краях, спите с миром вы там…
Мы вас помним, мы вас не забудем!

последние листки календаря —
почетный караул навек убывших
людей, событий в памяти застывших,
безмолвно ждущие явленье января.

чем дальше, тем труднее их считать
бумажки эти, символы заката,
последних дней последние солдаты,
последняя не сдавшаяся рать.

такая суетливая судьба
бегущих дней – частичек нашей сути,
застыла часовыми в этой смуте…
остатки армии – штрафная голытьба.

быть может, это все же благодать:
молчать, смотреть и видеть недостатки,
не дни листать и не считать остатки —
нам впору уж календари считать!

Вы сегодня извините,
я сегодня очень занят,
просто множество вопросов
накопилось за три дня,
солнце нынче уж в зените,
а меня дорога манит,
и команда в сто матросов
ждет на мостике меня.

мы сегодня спорим с бурей,
мы промчимся через штормы,
и сегодня вал девятый
не опасен нам ни в чём!
ждут средь волн нас сотни фурий,
вызывают звонким горном!
сам Нептун ждет бородатый,
манит в царство калачом!

а еще нас ждут пираты,
в море злобные корсары,
флибустьеры и бандиты
на зеленых островах.
там закопанные клады,
там циклопы, и пожары,
и опасные джигиты —
проворонишь – дело швах!

а на утро я свободен,
утром просто безработный,
утром с самого начала,
утром с раннего утра,
я пока на все пригоден,
а с сутра и беззаботный,
да пока не накачала,
а она качать скора!

я бегу скорей к любимой,
я к ней падаю в колени,
я прошу ее быть доброй,
пощадить мой организм!
говорю приму я схиму,
говорю, что не от лени,
говорю не будь ты коброй
и с небес спускайся вниз.

мой диванный флот красивый,
он стоит готовый к бою, он
у двери у балконной
рядом с ящиком ТВ…
просто мы вчера по пиву
выходили со стрельбою,
добежали до Сайгона,
и вернулись на брови!

сегодня я проснулся, думал утро,
но это был тот самый трудный час,
когда потемки стали перламутром:
дверь хлопнула, а утро не у нас…

и вдруг вспотев на глупом перепутье:
один ушел, другого нет пока,
лежал вдвоем с какой-то черной жутью…
зачем я здесь? зачем моя строка?

мне не сюда, не здесь ласкать мне песни,
в другой мне город, на другой этаж!
мне в теплый край с высоким поднебесьем!
где счастье, доблесть, дерзость и кураж!

где есть любовь, а есть она я знаю!
туда, где ты светила взглядом мне!
я этим жил, я помню, вспоминаю,
я это знаю, чувствую во сне…

мне в жизнь такую! и случайно замер…
и слово стало горла поперек.
да что же я, как будто полный ламер,
веду себя, как загнаный зверек.

поэт сказал: здесь есть покой и воля!
но жизни нет, ни здесь, ни там – нигде!
а выход есть? стаканчик алкоголя…
и все! забыть! про все, всегда, везде!

сегодня я проснулся, думал утро,
но это был тот самый трудный час,
когда потемки стали перламутром,
но я не помню, это не про нас…

вились голуби по-над куполом,
воспаривши до синевы,
и вороны отвратным жупелом
залетели аж от Тывы.
бились калики перехожие
за копеечку, медный грош.
и крестились на храм прохожие
на бездомных и на святош…

стыли слезы морозным жемчугом,
не давая открыть глаза,
за ресницами другим берегом
милосердия образа.
пред иконою не куражиться,
неча драть наизнанку рот,
и чем тише молитва скажется,
тем вернее она дойдёт.

дальний свет через окна брезжится, и
мятется пугливый блик.
с фресок в душу мне зрак прорежется,
с фресок пристально смотрит лик! —
милуй, Боже, меня, я грешен,
даждь ми помощи, помоги…
буду благостен и прилежен,
дай возможность вернуть долги!..

небеса облаками полнятся,
чресла выкрасив в черный цвет…
и летит небесная конница
в неказистый синий просвет… —
Боже, друг мой, отец и учитель!
пусть плывут январи, ноябри,
но души моей вечный рачитель,
ты свободу мою забери!