Геннадий Мурзин: Кланяюсь судьбе

Цвела сирень, и пели птицы,
А где-то зычно ныл баян.
Я тихо шел, обняв за плечи,
Тебя, Любовь!.. О, я был пьян!

Ах, как любил те наши встречи,
Когда вечернею порой
Я ждал на площади, у церкви
Явленье образа родной.

Ты верь, родная: будет счастье
На нашей улице с тобой.
И с глаз уйдет от нас ненастье:
Наступит праздник и покой.

Мы станем благостны и снова
Для нас вокруг всё расцветет.
Сирень, черемуха и роза —
Все-все к ногам твоим падет!

И в неге утренних рассветов
Опять, как прежде, до войны,
Оптимистично до закатов
В мечтах купаться станем мы.

Плутишка тот ещё мой Васька:
Ему внушенья нипочём
– Ну, помешала тебе штора?!
Молчит, как будто, ни при чем.

Хвостом вильнув, с прищуром смотрит:
Моё, мол, дело – сторона.
– Ах, штора?! Ну, её-то стоит
Слегка потискать за бока.

И заслужил мой Васька трёпки
Да, вот, какая тут беда:
Рука поднята, но до холки
Не дотянуться никогда.

– А ты и пользуешься, шельма,
Что добр хозяин у тебя.
А то б досталось, правда-правда:
Урок то был бы – о-ля-ля!

Ах, сколько клятв, в них столько жару!
Казалось, дружбе нет конца.
Считалось нами в ту же пору,
Что чувства прочны, жизнь – полна.

Одни – то лезли целоваться,
То руки сильно-сильно жать.
Другие – все пытались клясться,
Что мне уж с ними благодать.

А третьи? Бога призывали
И били крепко в грудь себя:
Не мы ль давно, мол, доказали.
Любя тебя и лишь тебя?

А годы шли и все менялось:
Усох тот клятвенный ручей.
Куда же все вы подевались,
Где мёд столь сладостных речей?

Возможно, это даже лучше:
И вы избавлены от лжи,
И я, вернее, даже пуще
Хотел бы жить в своей тиши.

Характер женщины-Полины —
Да-да, не сахар и не мед.
Идет всю жизнь лишь вдоль стремнины,
Подчас уносится вперед.

Найти бы ей еще мужчину,
Чтоб был отважен и умен,
И не на час, а на годины
Желаньем к ней был устремлен.

О, жаль, что я не тот мужчина,
Что нужен ей. Ну, честно, жаль,
Но ты найдешь его, Полина;
Отбрось унынье и печаль.

А коли нет того-другого,
То это, точно, не беда.
Пусть жизнь твоя идет полого…
Нет-нет, не вниз, а ввысь всегда!

Средь нас так много хитрецов,
Гораздых на обман,
Что, убоявшись ты льстецов,
Пойдешь и на таран.
Расчистив ауру вокруг,
Ты радостно вздохнёшь.
Пусть место то займёт лишь друг,
Коль ты его найдешь.

Курва, жизнь, зачем терзаешь
Сердце бедное мое?
Да неужто ты не знаешь,
Что давно больно оно?
Бьется-бьется как в припадке:
Аритмия, говорят.
Хорошо, что всё в порядке
С духом, волей, так сказать.

– День Седьмое Ноября —
Красный день календаря.
– Погляди-ка ты в окно;
Что, по-прежнему мрачно?

– Двор не весел. А почто?
Что им надобно нетто?
– Отменили, говорят,
Праздник тот, что был им свят.

– Ну и власть! Лишать народ
Той мечты, что вскормлен род?
– То попытка развенчать
И поёрничать уж всласть.

– Россиянину-то что?
– Хлобыстнуть пять раз по сто…
– И радёшенек-то он…
– А чего, коль упоен?

Глядит на всех он исподлобья,
Не улыбнется никогда.
«Мочить в сортире» обещая,
Проник в российские сердца.

Шесть лет минуло. Он все «мочит»:
Конца и края не видать.
Теперь, хотя, иное строит.
Тому названье – «вертикаль».

Да, он «строитель» очень справный.
Талантов, право, не отнять.
Проблема в том, что вождь наш малый
Ведет Россию снова вспять.

Гляжу: и кто же там сверкает
Зеленым глазом на меня?
Ага! То Муська вопрошает:
«Пошел на долго ль и куда?»
И хорошо б, считает Муська,
Принес хозяин ей трески.
– Не голова! Пусть будет спинка
И без кости, да, без кости!
Не будет против молочишка
И, непременно, пожирней.
А то, бывает, что водичка
Ей предпочтительней, вкусней.
Та рыже-белая отрада
Мурлычет, трётся об меня:
– Я буду рада, очень рада,
Коли побалуешь, любя.
– Хитрюга ты, однако, Муська!
Но от того ты лишь милей.
Да, будет, будет тебе рыбка,
А, может, что и повкусней.