Фридрих Антонов - Александр Македонский. Становление

Как обращаться им с рабами…?
Умно, научно поучал:
«Да, как с животными скотами!»
При этом мудро добавлял,
Дескать работать все должны,
Но мы должны – повелевать!
А те – лишь только исполнять.

«Рабы – это скот, их как диких зверей,
Держать нужно лишь для работы.
Их можно наказывать и убивать.
Без гнева! Без слёз! Без заботы!»

Вот так-вот любезнейший наш Стагирит
Без хитрых лакун и изъятий звучит.
Не слишком дословно и строго наверно,
Но вот, в основном и по замыслу, верно.

А вот Александр – принял общность людей,
Разведенных прежде по расам,
И он осознал, что их разум един,
Присущ он и грекам и парсам.

Но каждый из них ценит только своё!
И только различия сеет:
«Мы, греки! Мы, греки! А это они!
Вы гляньте-ка! Овцами блеют!»

А это – мы, персы! (Одно только – Мы!)
Красивые, сильные персы!
А это не наши – чужие они!
На этом и царствуют «Ксерксы»!

Нацистские бредни, мы в наши года
Успели познать – это наша беда.
А древние нормой считали ту жизнь!
И слова такого не знали – нацизм.

Столетья прошли чередою с тех пор,
А это зловоние живо и ныне!
Но он среди первых когда-то решил
Убрать это всё, не оставив в помине,
Ни спеси племён и ни славы царей…
Ни местных пиявок, ни злых упырей.

Не ставьте в вину неудачу ему.
Он честно своё отработал.
Прогресс человека на том и стоит,
Что кто-то, когда-то работал.

Отец его, царь македонский, Филипп,
Кривой одноглазый владыка,
Он ряд македонских племён покорил
И стал самодержцем великим.

Умный. В сражениях непобедим!
Он сильную армию сделал.
Ту, что потом и у сына его,
Будет сражаться умело.

Он постепенно подмял под себя
Всех близлежащих соседей.
Но он понимал, что поймав на капкан,
Не приручить медведей.

Он понимал, чтоб страну укрепить,
Нужно в ней связи наладить,
Он золотые монеты пустил,
По всей неуёмной Элладе.

Тут хочешь, не хочешь,
И злоба – аж в дрожь…
А деньги едины – единый платёж!

Пробовал он и культурой спаять,
Стал музыкантов, поэтов,
И драматургов к себе приглашать,
Не очень-то знаясь на этом.

Тут-то помощником верным ему,
В этом «верхкаверзном» деле,
Стал, как никто, его сын – Александр.
И действовал очень умело!

Средь драматургов, поэтов, певцов,
Трагиков и музыкантов,
У Александра имелись друзья,
С множеством разных талантов.

Был он и сам не обижен судьбой
В этом искуснейшем деле,
Он ведь ещё и умел врачевать,
Хворь исцеляя в теле.

Раны, уколы, обломки стрелы…
(Я о военном деле)
Всё это воин обязан был знать.
И медицину пришлось изучать,
По курсу, в своём ликее.

Биографы часто писали о том,
Что где-нибудь на привале,
Он часто лечил, то солдат, то друзей.
Многие то отмечали.

В деле науки и деле искусства,
Часто Филипп на него уповал.
И Александр, с его тактом и чувством,
В этом надёжно ему помогал.

Олимпиада, мать, царица,
Властолюбивая жена,
Была ещё верховной жрицей.
На Дионисиях.
Она,
Обвившись змеями, плясала
И бесновалась в кольцах змей.
От страха люди цепенели,
Филипп говаривал о ней,
Смеясь в кругу среди друзей,
Что меж собой и между нею,
Среди перин и простыней,
Боится он на царском ложе
Увидеть этих самых змей.

Стройна, красива, как богиня,
Но гневом огненным полна,
Она всё это по наследству,
По крови, сыну отдала.

Как часто он, той самой крови
Боялся более всего.
Старался подавить борьбою,
Плоды наследства своего.
И вспышки ярости гасил,
Когда на то хватало сил.

Её надеждою был – сын.
Она без памяти любила.
И не скрывала никогда
Властолюбивые мотивы.

Владела её страсть одна,
Чтоб сына увидать на троне,
И вместе с ним повелевать,
И царствовать! Хоть не в короне.

И распускала слух сама,
Примерно, вот такого типа:
Что Александр – был Зевсов сын,
Что вовсе он не сын Филиппа.

То в храме, да при ясном дне, —
«Тень Зевсова её накроет».
А то на ложе, при луне,
Огромный Змей её покроет.
Филипп боялся этих змей
И перестал ложиться с ней.