И сколоть эти буквы никак не подняться руке.
Я на камне стою. Непривычно, обидно и плохо.
Только ветер свистит в неурочный для путников час.
Мои ноги уже неподвижны, покрыл тёплый мох их.
На плечо сел орёл и клюёт мой всевидящий глаз.
Я под камнем лежу, мысли прочь отгоняю, но тщетно.
Беспробудная жертва и путаник целей и вер.
Я так сильно прижат, не нырнуть даже в тихую Лету.
Только чьи-то всё время шаги отдают в голове.
28.07.91.
ДВЕ ЛОШАДИНЫЕ СИЛЫ
Что так внезапно и странно взбодрило,
Словно застойного снова коня?
Чувствую две лошадиные силы
В этом единственном теле меня.
Мало меня, видно, в детстве пороли.
Не перестал я вертеть головы.
Две лошадиных: одна – сила воли,
Ну а вторая – неволи, увы.
Вожжи – струна! Ничего не поделать,
Время летит от беды до беды.
Даже дорогу одну не поделят,
Так и виляют у носа зады.
Мочи уж нету! Метаться доколе?
В споре друг с другом, как дети резвы
Две лошадиных: одна – сила воли,
Ну а вторая – неволи, увы.
Как две сестры, непохожих натуры.
Быть коренному меж них не дано.
Две непокорные крепкие дуры,
В жилах – не кровь, молодое вино.
Вечно вдвоём – до экстаза, до боли.
Как ни смешно – и в труде, и в любви.
Две лошадиных: одна – сила воли,
Ну а вторая – неволи, увы.
16.08.91.
ЧИКАГО
Мои годы – шары надувные.
Колкий ветер, их гнать обожди.
А в Чикаго мосты разводные
И не редкость дневные дожди.
Местный билдинг чуть выше Смоленки,
Только мне здесь теряться нельзя.
У меня и покрепче коленки,
И совсем уж другая стезя.
Под чужою символикой пляшем.
Только в сердце и флаг мой и герб.
Не сочтите, что слог приукрашен —
Я совсем не про молот и серп.
А в Чикаго мосты разводные.
Дождь дневной остужает мне кровь.
Мои годы – шары надувные.
Колкий ветер, мы встретились вновь.
5.03.92. г. Чикаго
СТИВЕНСОН-КРУИЗ
Когда манят сокровищами страны,
Лишь этот свет далёкий видит глаз.
Команду набирают капитаны
В борделях, по тавернам торопясь.
Когда обещан куш и сжаты сроки,
Не думают о трудности в пути.
Идёт братва на всё – в гребцы и в коки,
Лишь бы успеть на палубу взойти.
В пути все заодно, цель оправдает.
Никто не замечает мелких ссор,
Испытывают жажду, голодают,
Хоть и в штанине нож, в руке топор.
Твердь незнакома. Нов изгиб причала.
Какая ты? И первым кто сойдёт?
Но вот, «земля» на вантах прозвучала,
И капитан наметил фронт работ.
Над картою склонясь в своей каюте,
Сам капитан и боцман, и старпом —
Не ведали, что делалось на юте,
И сколько было шлюпок за бортом.
Когда большой кусок лежит в тарелке,
Приборы на руках, желудок крут,
Беседы о порядочности мелки.
Гасите свет! Они вас не поймут.
На сушу капитан сошёл последним.
Он шёл искать контакт, дарить идей.
С ним пара дураков из многолетних,
А может быть, порядочных людей.
Мессией он не стал. Там было трудно.
И клад. Как ни старался, не нашёл.
Он не был ни тупым, ни безрассудным
И при своих на палубу взошёл.
Корабль и не украли, как ни странно,
И многие вернулись из бегов.
Старпом стоял седой, а боцман пьяный.
Монах и по сейчас хвалит Богов.
Пересекли Атлантику обратно.
Я не был там, журнала не читал,
Но, что могло случиться, вероятно,
Предположил, додумал и сверстал.
Ну, капитану, видимо – судиться.
Он многим не заплатит за бега.
Кто не вернулся, станет вольной птицей.
Всегда ли это лучше? Не всегда!
Старпом взорвётся вдруг по-итальянски,
Не плавать поклянётся наперёд.
С монахом боцман, чёрный эль ирландский
Прикончив, вновь команду наберёт.
9.03.92. г. Нью-Йорк
КОРАБЛЬ СЛЕПЫХ
Плывёт вперёд по воле волн,
А может быть, назад —
Корабль слепых, а может, чёлн,
И чёрт ему не брат.
Вода давно истрачена,
И виски на столе…
И очень трудно зрячему
На этом корабле.
Проломаны отдушины,
Перегородок нет,
И свечи все потушены.
Зачем слепому свет?
И время здесь утрачено,
Вслед мыслям о земле…
И очень страшно зрячему
На этом корабле.
Безликие двуполые
Забились по углам,
И грязные, и голые,
Забыв и стыд, и срам.
И всё переиначено,
И записи в золе…
И очень больно зрячему
На этом корабле.
Был капитан ещё не стар,
А душу испустил —
Апоплексический удар
Давно его хватил.
И стая крыс не схвачена,
И трещина в руле…
Читать дальше