Сергей Чернолев - Братство боли

Пусть высокой судьбы не случилось,
Я иною заботой влеком.
Непрестанно надеюсь на милость,
Припадая к окладам икон.

Глядит в упор безжалостная старость.
Скорбеть не стоит бедам вопреки.
Что в этой жизни, в сущности, осталось?
– Молитва и прощальный взмах руки.

Но даже там – у вечного порога,
В неодолимый и печальный миг,
Просить я буду милости у Бога
Для всех презренных, бедных и больных.

… задыхаюсь во сне,
запрокинутым горлом молю о пощаде:
– Ниспошли мне, Господь, ничтожное благо
– полной грудью дышать.
Клочья кашля хрипят в натруженных
бронхах.
– Это сон – понимаю я краем рассудка.
И пытаюсь проснуться,
сквозь дремоту пробиться к милосердию дня.
Но когда просыпаюсь рывком,
сон становится явью.
– Ниспошли мне, Господь…

Я хочу возродиться из стылого пепла,
Предвещая в ночи запоздавший восход.
Даже в тяжкие дни моя вера не слепла —
Торжествует любовь, и надежда живёт.

Как в начале пути, отвергаю сомненья.
Не прошу у друзей и полушки взаймы.
Нужно выстрадать право восстать из забвенья.
Как мне хочется жить на излёте зимы!

Бей в литавры, рассвет! В нетерпении юном
Пробуждается жизнь, новизною дразня.
И меня не гнетет перед самым кануном
Неприкрытая злоба минувшего дня.

Вижу солнечный столб над зеленой листвою.
Сколько тягот несметных пришлось побороть!
И я делаю шаг, не смирившись с тщетою.
Ведь идущему к свету милосерден Господь.

Клонит ветер сухие побеги.
Кружат хлопья над руслами рек.
Прикрываю уставшие веки,
Чтобы слышать, как падает снег.

И душа не томится тревогой
И, как прежде, уже не блажит.
Над безлюдной протяжной дорогой
Вечереющий снег ворожит.

То ударит с удвоенной силой,
То к щеке прикоснётся едва.
Всюду – снег. Над отцовской могилой
И над церковью Покрова.

Голос слышится в зимней пустыне,
Перешедший незримый предел:
– Всё стяжал ты, мой ласковый сыне,
Лишь одно послушанье презрел.

Я не ведаю, что мне ответить.
Вновь звучит этот голос живой.
Что ответить? Ну, что мне ответить?
…Веет снег над моей головой.

Только снег – над житейской юдолью,
Лишь знобящая жалость – в крови,
Как примета родного раздолья,
Как знамение Божьей любви.

Не отвергну упрёков в гордыни,
Я не этого в жизни хотел.
Голос слышится в зимней пустыне,
Перешедший незримый предел.

Он летит и летит в чистом поле.
Безустанно звучит надо мной.
…Глуховатый, знакомый до боли
И уже невозвратно родной.

Ничего не желаю боле…
Воздух душен и свет не мил.
– Ты её исцели от боли! —
Вот что Господа я просил.

Вновь слеза застилает зренье,
И не видно кругом ни зги.
– Упаси её от смятенья,
Одиночества и тоски!

Пред Тобой преклоню колени,
Стану тише осенних трав.
– Сбереги её от лишений
И от скорых людских расправ!

Не страшит меня неизвестность,
Свято имя Твоё храню.
– Если пропасть пред ней разверзлась,
Удержи её на краю.

Ничего не желаю боле…

Я стоял у постели умирающей
мамы в прощеное
воскресение.
И просил об одном – дай,
Спаситель, болящей избавленье
от мук.
Прости меня, мама… я держу твои руки,
что бьются в предсмертном
смятение.

Прости меня, мама… Замыкается жизненный круг.
Все согрешения прости.
Я подчас увлечён был без меры
Горделивым запалом,
смешными мечтами и пустой суетой.
Ведь прощенье твое —
укрепление Божьей любви, надежды и веры.
Поплачь, моя радость! Поплачь…
Я плачу вместе с тобой.

Побудь хоть немного со мной…
Не смей уходить в одночасье.
Я ладонью касаюсь твоего дорогого лица.
Но и наша разлука обернется неслыханным счастьем.
Там, за незримой межой,
Там, за порогом скорбей, ты встретишь отца.

И Господь вас ведет! Эта встреча,
как свет поднебесный, желанна.
…Я опять, словно в детстве далеком,
затерялся в соседних дворах.
Ты кричишь мне в окно: – Ну-ка, быстро домой!
Я бегу к тебе, мама,
Сквозь зеленую заводь нашего дворика,
в сияющих небесах.