Александр Семёнов - Возвращение. Ранние произведения

Соловей в прибрежной роще прокашлялся, рассыпался звонкой трелью. Ему отозвался второй, третий – и вся роща защебетала, засвистала. Утро пришло на землю с новыми песнями птиц. Слушает Мария природу, и никак не может уложиться в её голове, что где-то идет война, страшное месиво смертей, жизней и крови. И там, в этом пекле, её Николай.

Прошло лето. Незаметно, крадучись, подползла к деревне зима. Радостными были дни у Марии, когда она получала письма.

А они приходили редко. Ложась спать, Мария каждый раз совала под подушку руку и, убедившись, что письма на месте, спокойно засыпала.

Вьюжит, чертыхается в дощатом заборе ветер. Завывает в печной трубе, стучит обледенелыми ветвями берёзы в стёкла. Маше кажется, что Николай стучит в окно. Она откладывает в сторону вязание, прислушивается. Нет – показалось. Сколько раз ветер будил её среди ночи. Выбежит Мария в сени.

– Коля, это ты? – спросит тихо, чтобы не услышали домашние, и стоит, прислушивается, ждёт ответа, коченеет на морозе. Зайдёт в избу, оденется потеплее, возьмёт письмо Николая, выйдет в сени, отыщет припрятанный в углу огарок свечи, зажжёт его и читает-перечитывает дорогие строчки.

До поздней ночи не ложится Мария, вяжет тёплые носки для Николая. До утра просидела бы, да сестра не дала, насильно уложила её в постель. Уже лёжа в постели, долго не могла уснуть Мария, ворочалась, а потом – кошмарные сны: снова старуха хватала за горло и душила, пихала в глаза цветы измены, разлуки – цветы желтые.

Утром Мария разгребала дорожки вокруг дома, когда подъехал Пантелей, остановился около неё.

– Бог в помощь, красавица! – приветствовал он, притрагиваясь к шапке. – Поехал за почтой, письмо тебе привезу от любимого.

– Правда?! – радостно спрашивает Мария, подбегает к Пантелею. – Привезёшь – расцелую!

– Привезу, обязательно привезу, красавица. Н-но, милая, поехали! – Пантелей хлещет кнутом воздух.

Старик не ошибся, привёз ей письмо. Чужой казённый почерк удивил его и испугал. Защемило стариковское сердце, почуяло что-то неладное. Он знал, что хранится в этом конверте, и никак не мог сообразить, как будет подавать письмо Марии. Приходила в голову мысль бросить письмо, чтобы никогда Машенька не узнала о случившемся. Но другой, внутренний голос подсказывал: нельзя бросать, лучше пусть сразу узнает правду.

Подъехав к дому Муретовых, старик остановил лошадёнку и бодро зашагал по расчищенной утром дорожке. Вошёл на крыльцо, открыл дверь – жалобно заскрипела она. От этого скрипа оборвалось всё в старой груди Пантелея, опустились, задрожали руки, выпустили голубой конверт.

Быстро захлопнув дверь, Пантелей побежал к саням, ввалился в них и заторопил свою «милую». Признаться, он боялся приносить такие письма. По-разному встречали известия о смерти жители: кто сразу же заливался слезами, кто молча опускался на скамейку у стены и сверлил его злым взглядом, как бы обвиняя в случившемся. Старик понимал, чувствовал большую любовь Марии (да и каждый в деревне видел это) и поэтому испугался подать смерть в руки.

Глубоко в снег проваливаются ноги. Мария спешит, падает, поднимается и снова идёт, тяжело дыша. Подходит к речке, опускается в снег и читает письмо. Скомкала ненавистную серенькую бумажку, швырнула её. Ветер подхватывает комочек и уносит с собой.

– Врёте, вы! Живой он, живой! Вернется скоро, и мы будем счастливы! Коля! Ведь ты вернешься?! – уже кричит Мария, прислушиваясь.

«У-усь… у-усь…» – свистит ветер в прибрежном талышке, а Марии кажется, что это Николай отвечает ей.

– Слышите?! Слышите?! Это его голос. Живой мой Коленька, живой!

Совсем закоченевшая пришла Мария домой. Августа раздела её, помогла забраться на печку, открыла сундук, достала из-под одежды бутылку водки, ещё до войны была куплена, и почти силой влила водку сестре в рот.

Неуемной волной радости вхлынуло в сердца людей известие о победе. Марию оно застало в поле. Сеяли. Девушка шагала широко, по-мужски, придерживая одной рукой короб, второй швыряла зерно в чёрную землю. Васька Шилов, рыжий взъерошенный парнишка, подкатил к ним на новеньком польском велосипеде (отец ещё зимой привёз).

– Победа! Победа! Наши победили! – орал он, размахивая руками. Велосипед юлил под ним, потом вдруг переднее колесо подвернулось – и Васька ткнулся носом в землю. Все, кто был на поле, встали, как бы обдумывая, взвешивая слова, сказанные Васькой, потом засмеялись, заплакали, запрыгали, как мальчишки.

«Смеются и плачут. Победа, а они плачут, вот чудаки?», – думает Васька, потирая ушибленный нос.