Александр Семёнов - Возвращение. Ранние произведения

Неля вырвалась из его рук и, не помня себя, выбежала на улицу. Приложила к вискам кончики пальцев, чтобы унять гулкую кровь. Снова услышала: «Неля!.. » И стремглав побежала домой, в общежитие.

Прошло несколько дней. Неля, как всегда, ходила на работу, нянчилась с Андрюшкой и совсем не вспоминала о Женьке. Он сам напомнил ей о себе. Сначала прислал записку, а потом осмелился заглянуть в общежитие. Посидел на краешке стула, поболтал с девчатами, подержал на коленях Андрюшку и ушёл.

– Ну и дура ты, Нелька, – заговорили девчата после его ухода. – Парень по тебе сохнет, а ты на него – ноль внимания. Да и Андрюшке отец нужен.

Как маков цвет, зарделась Неля, но ни слова ни сказала подружкам в ответ.

А Женька с тех пор зачастил в общежитие. Шутил с девчатами, подолгу возился с Андрюшкой, приносил гостинцы, которыми щедро одаривал всех.

– Неля, ну что же ты? – спрашивали подругу девчата.

– Один раз обожглась – хватит, – отвечала Неля.

Но с каждым приходом Женьки смотрела на него всё благосклоннее, а когда однажды Андрюшка, увидев Евгения в окно, закричал на всё общежитие: «Папка, папка идёт!» – и вовсе растаяла.

…На днях у нас в леспромхозе состоялась весёлая комсомольская свадьба. Вы не были на ней?.. Жаль… Никогда ещё у нас не было такой весёлой и шумной свадьбы.

1966 год

Первопутье

Весна в прошлом году была ранняя. Еще в марте работяга– солнце светило так, что с новых кровель домов начали падать изумрудные капли пота. А в апреле?.. Апрель уже полностью бурлил весенними водами. В это самое время мы с Маринкой, пробыв два дня в деревне у моей матери, направились снова в посёлок лесорубов. В поселке мы с Маринкой живём какие-то семь месяцев, а несколько дней назад поженились. По этому-то случаю мы и приезжали к моей матери. Конечно, в такое время лучше всего отсиживаться дома, но когда мама узнала, что я женился, то без конца просила приехать и показать свою молодую жену. Чтобы уважить старушку-мать, мы решили, не дожидаясь, когда просохнет дорога, съездить в деревню дня на три.

До деревни добрались на автомашине. Приехали вечером, а на утро следующего дня пошёл дождь. Я, видя, что дело идёт к полной распутице, хотел сразу же возвращаться. Но мать принялась уверять нас в том, что ещё будут заморозки, и машины непременно ещё проходят недели две. Доводы её были настолько убедительными (она всё время ссылалась на приметы и случаи из прошлых лет), что, посоветовавшись с Маринкой, мы решили остаться ещё на ночку. Однако уже к обеду этого дня дождь сделал своё: по улицам хлынули целые потоки мутной воды, стремящиеся в нашу красивую речку Чёрный Лух. Тут-то я и понял свою ошибку и уже начал отчаиваться. Отчаяние моё не было напрасным. К вечеру речка так разлилась, что вышла из берегов. На машину не было никакого расчёта. И утром следующего дня, распрощавшись с мамашей, двинулись с Маринкой в путь.

До посёлка было километров тридцать пять. И можете себе представить, много ли это в такую пору. Но мы, молодые и упоённые своей любовью, не замечали ни раскисшей дороги, ни мелкой сетки дождя, ни той красоты, которую накапливала природа, чтобы через неделю-другую щедро хлынуть на зеленя.

Отойдя километров пять и с трудом перебравшись через разбушевавшийся Лух, мы сели отдохнуть. В то время, когда мы уже готовились продолжить свой путь, к нам подошли двое мужчин лет сорока. Один из путников – Иван Макарович отличался весёлым нравом. Узнав от нас, кто мы, чьи и куда идём, он быстро освоился.

Разговоры у него лились, как вода. Но сколько бы он ни говорил, всё сводил к своей красавице-жене, по словам весельчака, Полине, и бесконечным проклинаниям дороги и себя: «Вот старый хрен, придумал на три дня тащиться к своей милашке. Да в такое-то время, когда и на тракторе трудно пролезть. А я – за триста километров – это из-за трёх-то дней! Вот дурень-то, дурень! Нет уж, теперь ни разу не приеду, пусть она приезжает, если хочет».

Иван Макарович долгое время шёл молча, видимо, вспоминал что-то из своей жизни или, может быть, то, как прощался с Полиной и голубоглазыми Вовочкой и Танюшей. Он шёл, но нельзя было не заметить, что его взгляд часто останавливается на нас с Маринкой: «Да хотя бы был молодой, а то в сорок-то лет. Эх, не то когда-то было: за пятнадцать километров каждый день на свидание бегал. А теперь, нет, больше не поеду! Не поеду! Да что поделаешь – поработаю опять месяца три, соскучусь. Такая она жизнь. Так ведь, тогда дороги просохнут. Опять приеду, не выдержу». И он снова кинул взгляд на нас: «А вы молодые, любимые друг другом, у вас это первые шаги. Так сказать, первопутье».