Н. Денисов: Опасный груз

Сектор ада – жестокая штука:
Живодерни, жаровни, крюки...
Клиентура здесь та еще: – Ну-ка,
Где тут рай? – обступили братки.

В интонациях – чуть не угрозы,
Прохиндейский, блатной интерес.
Возжелали парить, как стрекозы,
В экологии чистых небес.

Вынь да выложь нектару и меду,
Черной корочки знать не хотят.
О «Гулагах» мусолят колоду,
О «правах человека» бухтят.

– Где тут рай? – прижимает орава.
Леденеют протесты в груди.
–Во-о-н, ворота...
При нынешних нравах
Отворят ведь. Пропустят, поди?

Нет, необдуманно вы поступили, ребята,–
Рано легли на погосты под хвойные кроны.
Бренную плоть поглотил крематорий заката,
Души спаслись? Ведь и здесь покушались вороны.

Зябко в округе. Луна, будто высохший череп.
Глянешь на звезды: что тлёю капуста побита.
С кем перемолвиться? Всюду базарная челядь,
Жалкие лики и – ни одного индивида.

Ладно еще – остается небесная тема.
Только и здесь ненадёжен приют для поэта.
Жизнь проматросил, поверив Звезде Вифлиема.
Кончились жданки. Второго пришествия нету!

В сад Гефсиманский бреду, как ужаленный током.
Чей там галдежь за ночными оливами сада?
Мир обвожу утомленным «всевидящим оком» –
Крест свой, Голгофу, умытые руки Пилата.

Дальше провал... И – пещера с приметами штрека.
Эй, мужики! Но в ответ только скрежет железный.
Тут и найдет нас субъект двадцать первого века, –
Злой фарисей иль все тот же архангел небесный?..

Утро. И птицы летят.
Сыплется иней морозный.
Руки работы хотят.
Дух нарождается грозный!

Не было. И дождались
Чувства большого накала.
Вся обозримая высь
Дружно проторжествовала!

Славься торжественный миг
День наступающий славен.
Он, словно гений, возник,
Радостью Пушкину равен.

Густо снегами одет,
По-богатырски спокоен.
Родина. Радость. Рассвет.
Русское утро какое!

Зимнее солнце багряно садится в сугробы,
Кипень поземки в окошке куделится, дышит.
Кинешь в печурку полешек березовых, чтобы
Было теплей. Через час уже горница пышет.
Станут у мамы мелькать за вязанием спицы,
Мыкать телок и дымиться отца самокрутка.
Бог Саваоф будет мирно дремать на божнице,
Волк не застреленный выть за околицей жутко.
Хрумкают сумерки квашенной – в бочке – капустой,
Паром картошки исходит чугун полведерный.
Соль на столе. А вот с хлебушком скудно, не густо.
Но доживем до целинной эпохи задорной!
Вот еще годик, другой и – достаток вернется.
Сталин в Кремле, потому и не будет иначе.
Любо смотреть, как чухонец лощеный клянется
В дружбе к России... А «шмайсер» на хуторе прячет.
Видно, и нас не минуют военные громы,
Глянь, «суверенов» повсюду расставлены мины.
Вот и евреям создали Израиль искомый,
Пусть себе едут и строят свои Палестины.
Рубят жилье, комбинаты возводят и домны.
Только все чаще роятся иудовы слухи:
Сталин умрет, волонтерами «пятой колонны»
Вновь они вздыбят зловещую гидру разрухи.
Слухи пока лишь... А вечер все длится. И длятся
Жаркие схватки, победы и горести – в книжке.
Вьюга в окошке, но – чу! Там в ворота стучатся!
Это цыгане. Вон – куча мала! – ребятишки.
Ну, заходите! Бывают «ташкенты» на свете!
С кучей подушек ввалили и радости ворох!
Батька семейства – две Красных Звезды на жилете! –
Сразу, понятно, сошелся с отцом в разговорах.
Все поуляжется, стихнет к заре деревенской.
Утром, лишь свист, и умчат в свои дали цыгане,
После, потом приблазнится в печали вселенской:
Ах, ведь могли, и меня полусонного – в сани!
Ах, ведь могли... И не знал бы «реформ» и «застоя»,
Толком не ведал бы о поэтическом даре,
Честно считал бы, что время пришло золотое,
Вроде, кацо продавал бы урюк на базаре.
Нет, миновало... На все, видно, промысел Божий,
Вдосталь и так нахлебались недавней Голгофы.
Вышел я в мир, очарованный утром погожим.
Кто тогда ведал о нынешнем дне катастрофы?!
Вышел я в мир. Из сугроба торчал конопляник.
Каждый забор был украшен вещуньей-сорокой.
Шел я и шел по земле – очарованный странник! –
Пашню пахал и в моря зарывался глубоко.
Мог бы и в космос! Но дел там не выпало срочных.
Парус поднял и прошел все порты знаменито.
Всласть торговался на ярких базарах восточных,
Думал, о Господи, сколько лежит дефицита!
Вольные мысли... Бывали там – выговор, взбучка.
Главное – цел! И надев сингапурские «шкары».
С борта сошел: а в Отчизне такая ж толкучка –
Жвачка, и «сникерсы», и вперемешку Гайдары.
Сколько их сразу набухло во вражеском стане!
Враз продала нас кремлевская сытая свора.
Лучше б тогда уж меня умыкнули цыгане,
Лучше б утоп я в родных окуневских озерах!
Меченый дьявол и прочих мастей пустозвоны
Всласть уж топтались на бренных останках Союза.
Лучше б меня Филиппинского моря циклоны
Смыли за борт, растерзав под винтом сухогруза.
Нет, миновало... Иная нам выпала повесть –
Настовать заново русскую честь и отвагу.
В «новой Расее», где все продается, и – совесть,
Выход один: Сталинград! И за Волгу – ни шагу!
Дело уж к вечеру. Думы испытанной пробы.
Вот я, поживший, стою на краю тротуара.
Зимнее солнце садится в дома, как в сугробы,
Словно бы в ад, кровенеют ворота базара.