Софья Хромченко - Добрая память

«Когда внуков дать, жизнь сама разберется.
Никто не указ тут, – Матвей отвечал. –
А говорю что на сердце придется:
Я на достаток чужой не серчал.

И не завидовал. И о доносы
Не замарал рук». Стекался народ
Послушать его на базарную площадь.
При всех говорил Матвей. Важно ль, что́ ждет?

Какой-то азарт охватил его даже –
Сказать всё. Успеть. Ощущал он себя
Вновь агитатором: «Это не важно,
Слыла ли богатой в округе семья.

Все мы крестьяне, все мы трудились.
И Журавлевы не меньше иных!
Крестьяне друг с другом напрасно схватились.
Один только враг у людей трудовых –

Капиталисты заморские. Это
Они коммунизм уничтожат легко,
Они подлецами ославят по свету,
Коли в доносы уйдем глубоко.

Мало ль уже мы людей потеряли
В гражданскую? Может быть, помните вы,
За лучшую жизнь люди кровь проливали,
За то, чтоб все стали правами равны?!

А нынче? Позор!..» – Даже плюнуть хотелось
Матвею в запале. Себя удержал.
Скоро в ответ на подобную смелость
Арест бела дня средь его ожидал.

Кто-то донес. Ну, ему не впервые
Быть арестованным. О́бнял Матвей
Стешу – и в путь. Чем аресты иные,
Этот всех больше был сердцу страшней.

С первой минуты серьезней казался
Былых злоключений, спокойно хотя,
Страх утаив свой, он с виду держался.
Камера тесной и душной была.

Много народу. Прилег где-то с краю.
Быстро стемнело. Холодная ночь,
Теменью долгой пугающе злая,
Едва ль от боязни способна помочь.

Проснулся с рассветом. Здесь люди иные,
Чем в прошлой тюрьме (он невольно сравнил).
Там были идейные и волевые –
Случайных людей, понял, царь не садил.

Они на что шли и за что понимали.
А тут разношерстный собрался народ,
Но в основном молодые крестьяне.
Причину ареста редчайший поймет.

Между собой разговор вели мало.
Всем было страшно. Тюремщики злы
Пуще, чем царские, – как создавала
Природа нарочно всех их для тюрьмы.

Лица жестокие, бранные речи –
Вот чего с роду Матвей не терпел.
В войну относились по-человечьи.
Жалеть политических всякий умел.

Их при царе и отдельно сажали
От уголовных, а нынче не так –
С ворами, с убийцами вдруг уравняли.
Почти не кормили, но это пустяк.

Лишь к ночи допрос. Показалось Матвею,
Когда в кабинет коридором вели,
Что Журавлева признал Алексея.
Потом догадался: нарочно свели.

Кивнули друг другу. Избит тот был страшно…
Вел дело их следователь молодой.
В пользу работы своей верил страстно.
Себя большевик в нем узнал пожилой.

И он был таким – безоглядным, идейным…
Начали с общих вопросов. Матвей,
В свое красноречье отчаянно веря,
Решил разговор вести с мысли своей.

«Сынок, – перебил он допрос протокольный, –
Ведь я не впервые в тюрьме-то сижу.
Еще при царе был. За то мне и больно.
Не думал я, что при своих угожу». –

«Ты большевик?» – «Большевик и колхозник.
И агитатор был». – «Что ж ты сейчас
Смущаешь сельчан своих даром, негодник?
За кулаков заступался не раз». –

«Лишь раз говорил… В кулаки зачисляю
Крестьян, кто всегда жил наемным трудом,
А сам не работал. Таких презираю,
Но нет их в окру́ге». – «А что Журавлев?» –

«Всегда он трудился. Работники были
В помощь, но как подросли сыновья
Меньши́е, так разу тех всех отпустили». –
«Глава семьи – сват твой?» – «Да. Спас он меня…

Я вам расскажу свою жизнь, обождите,
Покуда закончу, а после со мной
Всё, что вам совесть позволит, творите.
Мне слушатель нужен в час этот ночной». –

«Ну, говори что ли». – Начал на совесть
Рассказывать громко Матвей. Записать
Слушавший думал для дела, как повесть,
Позволив Матвею судьбу рассказать.

Да мало нашел в той, за что зацепиться:
Перед глазами его большевик,
Чистый, идейный (иным лишь стремиться!),
Со слов доверительных быстро возник. –

«Не лжешь?» – «Для чего? У любого спросите
В окру́ге – всё правда. Все знают меня.
Трудов своих жаль мне. Прошу вас, поймите:
Лишняя кровь никому не нужна.

На нас она ляжет – на партию. Надо
Царя было лишь, объективно, убить
И самую власти верхушку. Отрада ль
Ненужное зло без разбору творить?