Софья Хромченко - Добрая память

В девичьем приданом по сей день ходила,
Сияла в расцвете своей красоты.
Пришла к ней особая женская сила,
Разлукой дарящая боль пустоты.

От счастья их встречи жила точно в сказке.
Петр же был мрачен. «Как мне уезжать?» –
Думал в ответ на горячие ласки.
И дни по приезде взялся́ уж считать.

Таков был характер. Петра донимала:
Как он устроился? Адрес послал
Сразу – об этом вперед наказала,
Но письма короткие редко писал.

Терялась в догадках. «Живу я в подвале.
Сносно. Как только работать пошел,
Мне в первый же день комнатенку и дали.
Жаль, что работы иной не нашел». –

«Где ж ты работаешь?» – «Видел я Гришу.
Он дочь схоронил… – Закричала жена,
Заплакала. – Тише, ну, Грушенька, тише.
Она уж давно… в январе умерла». –

«А нынче октябрь! Зачем я не знала?!» –
«Твой брат никому не хотел сообщать». –
«Не болен ли?!» – «Нет, но горюет немало.
Как был у него, у меня стал бывать.

Ему теперь легче. Домой приезжает
Скоро Григория тесть. От того
Так или этак в селе все узнают –
Я слова молчать не предал своего». –

«Ах, да неважно! Какое же горе!
Езжай к моей маме. Расскажет чужой,
И будет ей это болезненно вдвое».
Наутро собрался – не спорил с женой.

«Петя! – улыбка Матрены светилась
Радостью. – Ты навестить нас решил?
Ты в отпуске?» – «Да». – «Ох, у вас уродилась
Красивая дочка! Потом будет сын!

Ты не печалься! Я к Груше бывала,
Видела внучку… Что хмурый такой?
Ах, дура! Зачем я про сына сказала?!» –
«Два раза подряд я к вам с вестью дурной». –

Сменил радость страх: «Что? С твоей дочкой что-то?
Жива?» – «Что не жить ей? Про Гришину дочь
Я…» – «Ох! – отхлынула с сердца забота. –
Про Гришину знаю! Проплакала ночь.

Потом с утра встала (еще зимой), свечку
Поставила, за упокой подала.
Отмучилась милая. Все мы не вечны.
Я девять детей схоронила сама!» –

«Откуда ж узнали?» – «Авдотья сказала –
Мать Сони. Ей сразу Матвей написал
Опосля похорон. Сватью небо послало
Хорошую мне! Гриша ум потерял!

Где это видано: он запрещает
О смерти малютки несчастной писать!» –
«Простите уж сына. По дочке страдает». –
«Грушеньке я пожалела сказать.

Откуда сам знаешь?» – «От Гриши». – «Ох, Петя!
Видел его?! Я писала ему
Дважды, а он мне хоть раз бы ответил!
Нет, не простит мне Григорий вину!

Жив он? Здоров? Мне другого не надо!
Сохрани его Бог! У тебя он бывал?
Петя, мне это такая отрада!
Друг друга держаться положено вам.

Вы же родные! А город жестокий,
Чужой… Уж за Гришенькой там пригляди!»
Глаз матери, нынче от сына далекий,
Видел мужчину младенцем, поди.

Петр, не споря, кивнул. Стол накрыла
На радостях зятю, и лишь по столу
Можно приметить Арсеньеву было
Пришедшую в дом без меньшого нужду.

«Один при мне, Петя, сынок-то остался.
Антон уж не бросит, – вздохнула она. –
Да и куда бы хромой он подался?» –
«Мать, по́лно! Судьба пощадила меня!»

Антон не любил, чтоб о нем сожалели.
К Петру вышел тот же – веселый, простой.
Петр знал: сердце друга его не задели
Кровавые бури эпохи лихой.

«Мне Лизавета дитя подарила!
Дочку! Та прелесть. Ей месяц всего! –
Тут плач по избе прокатился ленивый,
Словно как раз в подтвержденье того. –

Мы Василисой дочь, Петя, назвали».
Петр смолчал, что́ он думал о том.
Спросил у Матрены: «Вы имя ей дали?» –
Кивнула: «Не мыслила я об ином.

Они так похожи! Как дочка роди́лась
Антона, то сразу пронзила меня
Мысль, что покойница к нам воротилась,
Хоть так думать – грех. Нас простила она.

Дом наш простила. Молчи лучше, Петя!
Лизавета ревела: «Не дам называть
Покойничьим именем!» Уж в сельсовете
Смирилась. Хозяйка я! Мне выбирать!

Тем паче Антон согласился…» Матрена
Вся в этом поступке приметна была –
Привыкши в семье главной быть неуклонно
Могла и обидеть без умысла зла.

«Думаешь, Лизка от дочки отходит?
Как бы не так! Всё теперь за нее
Делать приходится – глаз с той не сводит!
Да я не в обиде (ведь внучка!) за то».

Петру рассказала для Грушеньки вести
О Маше: к той сватался Миша Круглов.
Пойти бы и рада, да как быть им вместе?
Родить ей нельзя. Отец выгнал сватов.