Вот так и мы: на тонком черенке
Боролись с ветром и осенней вьюгой.
Моя рука опять в твоей руке,
И в буре жизни мы летим по кругу.
В костре моей памяти тихо сгорают
Случайные встречи, ненужные даты.
Обиды и боль, словно дым, улетают;
Счета – я по ним расплатилась когда-то.
Имен преходящих ненужная ноша
Горит, словно хворост, рассыпавшись в искры;
О том, кто забыт, нелюбим или брошен,
Горят сожаления пламенем чистым.
Лапша, что мне на уши вешали густо,
Кристальная ложь – под алмаз твердой правды,
И боль, когда в жизни я праздную труса,
И стыд от ненужного мне брудершафта.
Но только одно твое имя храню я
И прячу от всех в потаенном отсек е-
Его не предам ни воде, ни огню я,
Ни мыслям горчайшим в стремительном беге.
Лес остывает, видимый насквозь…
Ноябрь уходит, след свой засыпая
Дождем и снегом. И зима седая
С собой приносит стужу и мороз.
Расписанное инеем окно
Меж рамами лежат игрушки с елки…
Коротким днем, декабрьской ночью долгой
Придет покой, заслуженный давно.
И будем коротать у камелька
Часы, читая пухлые романы,
Сухих цветов вдыхая запах пряный,
И тяжесть лет покажется легка.
Пусть сыплет снег на крышу, на крыльцо —
Почистим завтра во дворе дорожки.
Ну, а пока пускай мурлычет кошка,
Свернувшаяся на руках в кольцо.
Нечитаных писем забытые тайны
Открылись неловко, открылись случайно
Их пачка лежит, перевязана лентой,
На полке за книгами, где документы.
За воду, за газ – меж счетов многолетних,
Вдруг с ятями буквы и с подписью бледной,
Среди аккуратно подшитых платежек
Читаю отрывок: «Так жить невозможно.
Ах, сколько же лет нас по свету бросает…
Никто нас не хочет и все выгоняют.
Понятно теперь, каково на чужбине.
Быть может, оставят в покое в Харбине?
Я все потеряла – здоровье и счастье.
Россия нас примет, а примут ли власти?
Боюсь, что на Родину нам не вернуться…
Ах, если б уснуть и вовек не проснуться…»
Меня потрясла откровенность признанья.
Судьба мне подстроила с прошлым свиданье.
Случилось и мне уезжать и прощаться,
Пройдя поэтапно кошмар эмиграций.
Отбросила все, что напомнит о прошлом.
На части рвала, по живому и с кожей.
А ночью шептала: «Ах, если б вернуться…
Хотела б уснуть и вовек не проснуться…»
Снег первый во дворе,
Как чистая бумага:
Отчетливей видна
Запущенность домов.
Ворон и снегирей
Следы, подобны знакам,
В рассветные часы
Написанных стихов.
Нам странным предстает
Знакомых птиц круженье —
Боятся, во дворе
Не хватит места всем.
Но белизна снегов
Приносит озаренье
Необъяснимых рифм,
Непонятых морфем.
Те первые стихи
Из снежного потока —
В небесной тишине
Лебяжьих крыл размах…
Родятся и умрут
Они в мгновенье ока,
И чистая капель
Вдруг застучит в сердцах.
Остановите шар земной
Хотя бы на одну минуту.
И в вечности вагон пустой
Опять войдут обэриуты.
Вновь станут зрячими глаза,
Исчезнет след от пуль на куртках.
И зазвучат их голоса
Среди гротеска и абсурда.
Мир пуст, и ангелы тихи,
Хоть многого не понимают,
Но учат странные стихи
И слов игру запоминают.
И вновь начнут их охранять
Не справившись с задачей прежде:
Критиковать иль расстрелять —
Решают умные невежды.
И по ошибке роковой
Поэт, боящийся ненастья,
Несовершенный мир простой,
Как слово, разобьет на части.
Абсурд проникнет в микромир
Словесно-атомной структуры.
И сохранит его клавир
Последней части партитуры:
Там только буквы вместо нот,
И между знаков препинанья
Живое слово приведет
К иному миропониманью.
Но только где же тот вагон
Плутает по дорогам мира?
Меж строчек затерялся он,
А в нем все те же пассажиры.
Талант, и молодость, и страсть;
Последний взгляд с немым укором.
И мы поймем абсурда власть,
Слова читая приговора.
Игра в слова, игра в успех —
Судьбою жребий перепутан.
Прощенный день. Прощенный грех.
Простите нас, обэриуты!
Читать дальше