Надежда Кучменко - Слово о деревне

если себя в жизни потерял?

Не грусти родная, перестань.

Не проходит боль, но не о том.

Молодость свою не проклинай,

нам она аукнется потом.

За моря уже не улетать,

мы с тобой оседлые давно.

Все, что набело, не поменять.

То, что пережить нам суждено.

Где за горизонтом очертя,

крыльями размахивая в свет.

Нам с тобой печалиться нельзя.

Нам с тобой не так уж много лет.

Пусть нам незабудками глаза

в память рассыпят силуэт.

Обжигалась, знают небеса.

Но не обгорела, слышишь, нет.

В глубинках далёких,

на улицах чутких,

живут и царят

сотни лет предрассудки.

Они, как стихия,

меж нами гуляют

и в наших мозгах,

как балласт, оседают.

Да что там,

к мечте долететь не дают,

пока их не сбросишь

тяжелый хомут.

Здесь девушка

мужа должна отыскать,

пока не исполнилось

ей двадцать пять.

Иначе судьба для неё решена,

и в жертву молвы

превратится она.

А хочется девушке той отыскать,

кто сможет обнять её, поцеловать.

Романтик немного, немного чудак,

немного серьёзный, немного простак.

Чтоб деток любил и жену уважал.

Чтоб жизни закат

вместе с нею встречал.

Не стоит сдаваться под властью молвы,

Своею судьбой управляете вы.

Проснулась я сегодня как в раю.

Мне жаворонок под окном звенел:

"Весна пришла, я о весне пою.

С весной на крыльях я к вам прилетел!"

Заждались солнца хмурые леса,

Короче с каждым днем отбрасывая тень.

Все чаще слышим птичьи голоса.

Встречает Родина пернатых каждый день.

Весна своей животворящей силой,

лучами солнца, лижет лёд.

Залижет прошлого обиды,

всё, что болело, заживет.

Для новой жизни возрождаясь,

в окошке облачных дорог,

в лучах изнеженно купаясь,

проклюнулся росток.

Под прелой пашенной соломой

оттаял майский жук.

Умытый утренней росой,

блестит гусиный лук.

А вдоль заснеженных оврагов,

белеет даль светла.

И в чистый праздник Воскресенья

верба зацвела.

У покосившейся от времени сосны

стояла ветхая лачужка чуть жива.

Всё опустело… замерло от тишины.

Когда-то в этих стенах бабушка жила.

Она порою забывала где живут

и путала любимых внуков имена.

Но твердо верила и знала, что придут,

их на платочках вышивала имена.

Чтоб не запятнать, клала в сундучок.

Вперед обмакивая бережно в крахмал,

и обращалась она к каждому "внучок",

и представляла, что внучок ей отвечал.

Почувствуй счастье от тепла любимых рук.

Пусть даже безделушка, но с душой.

И не теряй заговоренный бабушкин платок.

Обнимешься однажды с ним,

как с бабушкой родной.

Я сегодня тебя вспоминаю,

Я встряхнула завесою лет.

Мне твой образ случайно напомнил

черно-белый солдатский портрет.

Двадцать лет ты на службу солдатом

отправлялся на встречу войне.

Только пять лет спустя возвращался.

Свой рассказ посвящаю тебе.

Посвящаю той страшной бомбежке,

что была в сорок третьем году.

У Свистельникова канонаду

в белоснежном от цвета саду.

Нету хутора больше, и дата

отмечалась лишь снами солдат.

Стерлось даже названье куда-то,

сотни тел под гранитом лежат.

Утро выдалось хмурым и серым,

за туманом не видно не зги.

Но всего лишь в одном километре

подготовились к бою враги.

Они в землю засыпали танки,

дзоты, мины, патронов не счесть,

даже проволоку не жалели.

В ход пустили они все, что есть.

Твой отряд, отступать не привыкший,

в центре выставил силу свою.

Знал ли, дедушка, может последний

раз встречал ты зарю.

Ни окопов никто не оставил,

ни укрытия, ни блиндажей.

Укрывались в отдельных ячейках

у засаженных рисом полей.

Как цветы погибали солдаты

под прицельным фашистским огнем.

И в букеты их смерть собирала

этим пасмурным мартовским днем.

Каждый метр забрал чьи-то жизни,

вы к полудню прошли полпути.

В синеве пронеслись "мессершмитты",

не давая до цели дойти.

И как коршуны стали кружиться,

невозможно подняться бойцам.

Видны были их наглые лица,

тридцать летчиков били по вам.

Безнадежность свою понимая,

вы лежали, обнявшись с землей.

Но, как искра, раздался пронзая

крик «Ура» загремел над тобой.

И сумели подняться солдаты,