Юлия Белохвостова - Яблоко от яблони

Который нынче август на дворе —
второй, четвертый, пятый?
По записям в своем календаре
определяю даты,

еще по дням рождения друзей,
по поводам нескромным,
мне слышатся в раскатистой грозе
всё трубы да валторны.

И прошлый август так же громыхал,
заканчивая лето,
расстреливал дождливый арсенал
над городом прогретым.

Когда еще по лужам босиком
повесничать, как дети,
и август разразился, словно гром,
и он сегодня третий.

Легко до той поры, пока
есть кофе в чашке толстобокой
без сахара и молока,
пока достаточно кивка,
прикосновения, намёка.

Пшеничной корочкой листва
хрустит, влетая под ботинок,
день встречей делится на два,
и рифмой связаны слова,
и нить меж ними паутинна.

Есть солнце в утреннем окне,
есть дождь в положенное время
и, очевидно, будет снег,
когда, созревшее вполне,
на землю небо скинет бремя.

К четырем часам пополудни
пыль столбом стоит по деревне —
по лугам намаявшись скудным,
мимо церкви брошенной древней
по домам бредут коровенки,
с каждым шагом в грудь бьется больно
колокольчик с шейной веревки —
звон стоит, что с той колокольни.

У ворот хозяйки столпились,
фартуком накрыли ведерки;
разбирают бабы кормилиц —
время аккурат вышло к дойке.
А одна корова рогами
в запертую тычет калитку,
и мычит, как будто ругает
сонную старуху Улиту.

Та не спит – расселась в прихожей,
руки на коленях сложила,
сквозь пергамент высохшей кожи
проступают синие жилы.
И с чего бы вдруг пополудни
молока ей так захотелось?
И никто ее не разбудит.
Не успела… жаль, не успела….

Небо ночное плавится на огне
Тонких свечей церковных, и капли воска
В черную воду падая, тонут в ней —
Где-то на дне мерцают и тают звезды.

Тайны минувших дней растворяет ночь,
Не обещая сделать хоть что-то явным.
Звуки шагов в испуге метнутся прочь,
Хлопнут в ладони от удивленья ставни.

Из полумрака или небытия
По мановенью чьей-то руки и воли,
Белые стены, стены монастыря
Вновь дорастут до праздничных колоколен.

Словно сквозь толщу вод или прошлых лет,
Даже не звон, а вздох переливом слышен.
Чья-то молитва снова разбудит свет,
Видимых нам небес поднимаясь выше.

Выше желаний, радостей или бед,
В прошлых паденьях и вознесеньях каясь,
Чья-то душа восходит сама к себе,
Белых ступеней каменных не касаясь.

В небе ночном негромко вздохнет звезда,
Чувствуя неизбежность к земле скольженья.
В зеркале непрозрачной воды пруда
Тонет ее неяркое отраженье.

Черствый хлеб утоптанной земли
размокает в теплых талых водах.
Тени голубого небосвода
в ноги скорбным яблоням легли.

Голый сад как ненакрытый стол —
неприветлив, холоден и скуден.
Стаи возвращающихся буден
в облака вонзаются крестом.

Подставляй же плечи, торопись,
принимайся боронить и сеять,
следуя завету Моисея,
сотвори из праха снова жизнь.

Собери трудов своих плоды,
восхвали дарующего ямбом,
и в саду, в тени ветвистых яблонь,
стол накрой рассветом молодым.

Не жалей ушедших вод и лет,
на гостей не возводи напраслин,
с каждым, кто придет к тебе на праздник,
преломляй насущный свежий хлеб.

В этом море-окияне что ни лодка, то ковчег. Кто тут будет окаянней, чем непарный человек?

Подбирай себе второго, без него ни вплавь, ни вброд, до чего же, право слово, компанейский мы народ.

Птица к птице, рыба к рыбе, на двоих одна блесна, что с того, что вместе – гибель, на миру и смерть красна!

У подсолнуха голова тяжелая, ниже, ниже клонится на плечо, с лепестков пыльца разноцветно-желтая сыплется и колется горячо.