Розалия Рупова - От Маковца до Редриковых гор (сборник)

В Эфесе пир ересиархов
И на разбойничем соборе
Лик несогласных иерархов
Повержен в прахе и позоре.

Встал Лев Великий, папа Римский.
Он твердо взял бразды правленья,
Чтоб в новой смуте Византийской
Путь отыскать для примиренья.

Накал стремился к апогею.
Спор – не о фразах отвлеченных.
Отцы, об истине радея,
Пришли к вершине Халкидона:

«В Христе не разлучить навеки
Природ Творца и человека,
Что пребывают неизменно
Неслитно и неразделенно».

О, это чудо богословья!
Ключ к постиженью человека
Нам дан отеческой любовью
Как тайна будущего века.

Мечта о православном царстве
И сверхзадача Константина,
Попытка взлета государства,
Земля и небо – Византия!

Вновь ересь тело Церкви жалит,
Но, истины держась высокой,
Не вторит православный Запад
Монофизитскому востоку.

Союз с Империей для Церкви –
То удила, а то и шпоры,
Но изоляцию отвергли,
Как зло, Вселенские Соборы.

А богословье царской власти
Не принял, Духом просвещенный
Как лжеученье новой масти,
Премудрый Савва Освященный.

Великий труд Юстиниана:
Во Имя Божье на столетья
Воздвигнут храм. Его «Осанна!»
Дошла до нас сквозь лихолетья.

Он, об Империи радея,
С державным мысли совершенством
Законом утвердил идею
Согласья царства и священства.

Но сей колосс, сей римский гений,
Что царской облечен порфирой,
Не мог постичь душой надменной,
Что Церковь – не в границах мира.

Она превыше всех правительств,
Какие на земле известны,
И обретет себе обитель
Лишь только в Царствии Небесном.

Царь с ересью устроил битву
То компромиссом, то – террором,
Но жалует монофизитов
Императрица Феодора.

И эта ложь монофизитства
В ответ политике жестокой
Распространилась очень быстро
На всем не – греческом Востоке.

И возрастало недоверье
К двуликой, ненадежной власти,
А ереси и суеверья
Привычной сделались напастью.

Вдруг – рецидив оригенизма,
Александрийское влиянье.
Тонкий соблазн идеализма:
Вместо спасенья – созерцанье.

Давление верховной власти,
Угодливость епископата,
Проклятий, отлучений страсти –
Но так Собор открылся Пятый.

И выше грубого насилья,
Поверх навязанных дискуссий
Всё ж проявлялась Духа сила
И Церкви мысль не сбилась с курса.

Тебя осудит, Византия,
Кто, не любя, не понимает,
Но сквозь века твоя София
О славе Божией вещает.

На площадях монахов толпы,
Бурлящих около Соборов
По каждому вопросу. Только
Не нам судить судом их скорым –

Нам, равнодушным к смыслу веры,
Предпочитающим обряды,
Идеологии химеры –
Комфорта лишь иль славы надо.

Царь христиан из разделений
Сзывает с персами на битву.
А формулу объединенья
Ему дают монофелиты:

«Пусть во Христе, по – Халкидону,
Природы две пребудут вечно,
Но в положенье подчиненном
У Божьей – воля человечья».

Что ж человек? Одно названье?
Умален он в своей природе?
Нет! В Иисусе сочетанье
Двух воль в их подлинной свободе!

Вот арестован папа Мартин.
За веру принял он страданье,
Позорный фарс суда в Сенате,
Смерть в крымском горестном изгнанье.

Как описать достойным слогом
Максима в истине стоянье
Против властей и лиц высоких –
Единого на поле брани?

Максим – премудрый тайновидец
И геометр миров духовных,
Высот небесных живописец,
Предшественник учений новых.

Выходит он на путь свой крестный
И, как кремень, был тверд средь пыток.
А вот ответ его известный
Еретикам – монофелитам:

– Один ты. А из Рима лица
Уж Литургию служат с нами.
– Пусть мир весь с вами причастится,
Да только я один не стану!

Ложь победившая ликует:
Вначале – споры, дальше – стоны.
Но Церковь в ранах торжествует,
К Собору подойдя Шестому.

Что происходит, Византия:
В горниле битв обретши силу,
Ты вязнешь в бытовой рутине,
Не понеся ударов с тыла.

Живое напряженье веры,
Усилий духа постоянство
Сменилось рвением к карьере,
Привычкой к формам христианства.