Римид Нигачрок - На вершине ветер. Избранное

Емельяненко, Клименко Валера, Горячкин,
Белокопытов, Литвинов, Баутин и Лазариди.
Здесь нынче не будем решать мы задачки,
Никто и к доске из вас нынче не выйдет.

Пять девушек, дюжина ровно парней,
А вместе по счету – семнадцать.
Но пятеро выйдут сейчас из дверей,
Вы знаете, с кем попрощаться…

Виктор, Владимир, Владимир другой,
Александр, и Анатолий…
Вам добрая память и вечный покой,
Прощаемся с вами мы с болью.

С брусничным соком самогонка
Любви обилие к девчонке
Во мне зажгла как, не заметил,
Красивей нет лица на свете

Казалось мне, и страсть вскипела,
Придав уверенность и смелость,
Что с ней одной лишь танцевал,
Чужая свадьба в чудный бал

Как в сказке словно превратилась,
Она смеялась и шутила,
Свела в укромный уголок,
Где без свидетелей свидетельницу мог

Я целовать, в моем воображении принцессу…
Акт завершен, но есть и продолженье пьесы.

Один я очутился среди леса,
Шагнул туда-сюда, вокруг стоят заборы.
Лес – это сад, калитку я не скоро

Мог обнаружить…, музыка слышна
И смех и крики. Где я? Где она?..
Брусничный сок был слишком, видно, крепок,
Со свадьбы выпал я, как с поезда, нелепо.

Шагнул вперед, качается луна,
Иль не луна, фонарь? Качается дорога,
Пойду куда-нибудь, найду её, ей богу.

А имя как? Не Ольга, ли, Татьяна?..
Устал чуток, я вовсе и не пьяный,
Брусничный сок не нужно было пить.
Татьяна, точно, как я мог забыть!..

Я у ворот, стучусь, кричу: Татьяна!
Она как бы ждала, открыла в тот же час:
«Входи …, какой ты нынче странный…
Что будешь пить?» Нет-нет, ну разве квас.

Она в углу на стуле и в халате,
Я на диван, тошнило как назло.
«А я одна, сегодня мама с батей
Уехали дня на три». Повезло…

«Пойду я, Тань, прости, побеспокоил».
«Куда – такой? Останься до утра.
Спи здесь» – в плечо толкнув рукою.
«Нет, Таня, извини, но мне пора»…

Я шел домой на ощупь, спотыкаясь,
И клял себя за пошлость увлечений,
Что бабник я, как многие считают,
Что страсти, влюбчивости пленник…

Как пригляделся к камушкам, и что же?
Они на прежних ценных вовсе не похожи —
Простая галька, мрамор, крошеный гранит;
При свете дня в лучах преломленных горит

Стекло, а не хрусталь кристаллами алмаза,
Вся ценность их приятно лишь для глаза,
Коллекция камней моих обычная порода.
Не друзы минералов хранил я эти годы,

В руках держу безделиц пыльных горсть,
Хранил бы их, как приглядеться не пришлось.

А, я – и между ними весь алфавит.
Расположенье букв случайно ли такое?
Банальность выскажу, а тайну не открою,
Языковед, филолог ли поправит,
Мол, долог исторический процесс
Любого алфавита становленье.
Как юсы в азбуке, и ряд других исчез,
То стала «я» последней к сожаленью.

А я, как современный человек,
С рождения усвоивший язык,
То есть я к русскому привык,
Знать не могу, какой ответствен век
Рожденью языка, словесности славянской,
Церковный ли язык с кириллицей в основе,
Прижился на Руси язык ли иностранский,
Берусь искать свой смысл в каждом слове.

Горькая водка горька при глотании,
А в тело проникнув, охватит истомой;
Счастливый пить горькую в горечи станет,
И счастье бедой обернется огромной.

Фальшивая радость не в радость другому,
Он предал себя: хуже есть ли измена?!
Смеётся и плачет душою изломанной,
Как в грязной воде шипит серая пена.

Открытый, пробитый, лишенный защиты,
Игрушкой в руках он бесчестного беса,
Наутро страданья с похмелья: квиты!..
Себя изучал я, следил с интересом,

Как корчится разум в горячей отраве,