На знамени я вашем бахрома!
Запечена я в нищей сайке – гайкой!
И оттого я так сошла с ума,
Что я на ваши звезды лаю лайкой!
И выпрыгну из розвальней! И побегу
Я босиком – по облакам пушистым!
Я умереть могу! Я жить могу!
Я все могу! Я синий камень чистый!
Я крест ваш, яркий бирюзовый крест!
Я к вам из туч свисаю на тесемке —
Вам не схватить! Сухой и жадный жест.
Не перегрызть! Не оборвать постромки!
И платье все в заплатах, и шубняк
Когтями подран, и глаза-колодцы,
И – кто мне в пару?!.. кто из вас дурак?!.. —
Пускай за мной по облакам увьется!
Бегу!.. – древесной тенью на снегах.
Крестом вороны. И звездой в разрывах
Рогожных туч.
И – человечий страх:
Как в бирюзовых, Божиих мирах,
Как в небе жить?..
Не хлебом… люди живы…
И, облака измеривши пятой,
Смеясь, подпрыгивая, клича, плача,
Прикидываясь грешной и святой,
Кликушей, сойкой, головней горячей,
Все зная, все – что на земле убьют!.. —
Распнут зубами, зраками, плевками!.. —
Танцую в небе, шут, горящий прут,
Салют – над скатертями, коньяками,
Над крыльями духов, над тьмой параш,
Над кладбищами вечных малолеток —
Мой грозный мир, теперь ты не продашь, —
Жестокий пир, дай неба – баш на баш!.. —
Свой синий крест нательный
напоследок.
…У тебя очень холодно.
Я, девчонка, уйду.
Будет смертно и голодно —
Помолюсь на звезду.
Улетаю синицею —
Не лови мя, дитя!..
Вытру кровь плащаницею,
Коль распнут они тя…
«О мать, не уходи, постой…»
О мать, не уходи, постой.
О сумасшедшая, в отрепьях,
Побудь румяной и святой,
Сияй, пока мы не ослепли.
Стой на ветру. Пускай в косе
Застрянет снег больничной ватой.
И соль со щек глотай, как все,
Как все в подлунной тьме проклятой.
Железа, камня посреди,
Блескучей ненависти зверьей —
Побудь еще, не уходи,
Не распахни небесны двери,
Слепящий вход в Ерусалим,
Где вперемешку – грязь и злато,
Костра – в снегах – тяжелый дым,
Сидят на корточках солдаты —
Кто брит, кто дико-бородат,
Бросают бедные монеты,
Чтоб выиграть тулуп и плат:
Наденешь – нет пути назад,
Напялишь – точно, смерти нету.
ВИДЕНИЕ ПРОРОКА ИЕЗЕКИИЛЯ
Гола была пустыня и суха.
И черный ветер с севера катился.
И тучи поднимались, как меха.
И холод из небесной чаши лился.
Я мерз. Я в шкуру завернулся весь.
Обветренный свой лик я вскинул в небо.
Пока не умер я. Пока я здесь.
Под тяжестью одежд – лепешка хлеба.
А черный ветер шкуры туч метал.
Над сохлой коркой выжженной пустыни
Блеснул во тьме пылающий металл!
Такого я не видывал доныне.
Я испугался. Поднялись власы.
Спина покрылась вся зернистым потом.
Земля качалась, словно бы весы.
А я следил за варварским полетом.
Дрожал. Во тьме ветров узрел едва —
На диске металлическом, кострами
В ночи горя, живые существа
Смеялись или плакали над нами!
Огромный человек глядел в меня.
А справа – лев лучами выгнул гриву.
А там сидел орел – язык огня.
А слева – бык, безумный и красивый.
Они глядели молча. Я узрел,
Что, как колеса, крылья их ходили.
И ветер в тех колесах засвистел!
И свет пошел от облученной пыли!
Ободья были высоки, страшны
И были полны глаз! Я помолился —
Не помогло. Круглее живота Луны,
Горячий диск из туч ко мне катился!
Глаза мигали! Усмехался рот!
Гудел и рвался воздух раскаленный!
И я стоял и мыслил, ослепленный:
Что, если он сейчас меня возьмет?
И он спустился – глыбою огня.
Меня сиянье радугой схватило.
И голос был:
– Зри и услышь меня —
Чтоб не на жизнь, а на века хватило.
Я буду гордо говорить с тобой.
Запоминай – слова, как та лепешка,
В какую ты вцепился под полой,
Какую съешь, губами все до крошки
С ладони подобрав… Но съешь сперва,
Что дам тебе.
Допрежь смертей и пыток
Рука простерлась, яростна, жива,
А в ней – сухой пергамент, мертвый свиток.
Исписан был с изнанки и с лица.
И прочитал я: «ПЛАЧ, И СТОН, И ГОРЕ.»
Что, Мертвое опять увижу море?!
Я не избегну своего конца,
То знаю! Но зачем опять о муке?
Избави мя от страха и стыда.
Я поцелуями украсить руки
Возлюбленной хочу! Ее уста —
Устами заклеймить! Я помню, Боже,
Что смертен я, что смертна и она.
Зачем ты начертал на бычьей коже
О скорби человечьей письмена?!
Читать дальше