Сергей Берсенев - Моя молитва. Стихи

Ты не грусти, ты эту слякоть брось!
Давай смотреть на прозу жизни зряче,
пока я острый, как сапожный гвоздь,
пока я в этой жизни что-то значу.

То зеркала фальшивят кривизной,
то мир готов свалиться оптом в пропасть…
Не бойся, дорогая, ты со мной
иной судьбы раскручиваешь глобус.

Не фокусник, не маг, не шарлатан…
Всё сложное – гораздо проще:
тот, кто о людях судит по летам —
о старости гнилой колодой ропщет.

А нам дано Вселенную пронзать,
срывать тумана пелену стихами.
Но только снова в прошлое нельзя —
переписать шпаргалку под экзамен.

Я на Душу навешал поступков, что взвыл суд присяжных.
Под конвоем её люди в чёрном в тоннель увели,
но никто из толпы, в мир глазеющей чинно и важно,
не плеснул, чтоб спасти от расстрела, ни капли белил.

Мне бы лечь, словно ров, неприступный рубеж вдохновенья…
Тарабарский язык возвести в государственный ранг…
Вдруг тогда бы злой рок не сомкнул осуждения звенья,
вдруг тогда бы сыграл, как любимец фортуны, ва-банк!

Как я хотел бы примерить крылья…
Жаль из меня – никудышный ангел.
Были мечты, да куда-то сплыли…
Не отыскала б их даже Ванга.

Чёрные мысли выбелить мелом
ох как порой в этой жизни трудно…
Может быть, вместе, вдвоём – за дело?
Кем вдруг увидишь, тем я и буду!

Да, мой полёт не похож на птичий:
осень, а тянет лететь на север.
И не до солнца поэту нынче,
и не спешу строить рай со всеми.

Только с тобой – хоть с разбега в бездну!
Что там для нас приготовил Боже?
Гений ли я, ты скажи, иль бездарь?
Или я сам на себя похожий?

А разве мятежник шепчет?
Он скрылся под одеялом?
Ему бы – да против шерсти,
победы – в большом и в малом,
из ссылки вернуть те чувства,
что жизнь наполняли смыслом!
Увы, светлых дней – не густо,
и радуги коромысло
оставило краски в прошлом:
мол, осень – пора прощанья…
И пасмурно – за окошком.
Послушные – под плащами.
И рвётся сквозь зубы голос
простуженный и пропитый:
«Вновь склею, что раскололось!»
Но сколько даст Бог попыток?

Если отпустишь – вряд ли надолго…
Небо – свобода. Только – что толку?
Образ любимой незабываем,
а на свободе чаще – зеваем.
А на свободе – лево и право…
Чёрная зависть, грязная слава…
Не околдуют, так растерзают…
Был твоей сказкой, нынче – мерзавец!
Ключ – на ладони, цифры обманут:
кто-то другой стал боссом для манны…
И не летаю… Сложены крылья…
Будто с рожденья дом себе рыл я…
Но не заплачу, а затоскую:
ради чего я раем рискую?

Вливалось с молоком:
«Люби друзей, но помни —
медовее чем речь,
тем незаметней яд!
Предатели творят
«добро» в соседнем доме,
и, если упадёшь,
добьют —
не пощадят!»

А в омуте времён
находят смерть науки,
и мудрые слова
укутал ветер в пыль…
С распахнутой душой
я жал прохожим руки
и залпом пил коктейль,
смешав со сказкой быль.

Недетская игра,
что не имеет правил,
блестящей мишурой
прикрытое враньё…
За этим ли в поход
мой Бог меня направил,
а вслед пустил эскорт —
собак да вороньё?!

Остыть, не замечать
фальшивое начало…
Из памяти стереть
безумных дней следы,
чтоб больше никогда
в миноре не звучала
мелодия любви,
в которой – я и ты!

«Когда и лучшие друзья
не помянут тебя в молитвах…»
Наталья Головина

Предавали друзья за бесценок
в трудный час, когда муторно было,
и валялись их маски на сцене,
словно сыгранной роли мерило.

Корчил рожи последний автобус,
разорвавший билет мой на части,
ожидая, что зверем озлоблюсь,
я, к земной греховерти причастный.