Никола Хобзенский - Моя свобода

Потерян вкус к жизни, к еде?
Куражишься зря перед Богом.
Прекрасно всё было в судьбе.
По сей день успешен во многом.
Чего ещё надо тебе?

Может, это в другом измерении —
Временами я что-то теряюсь.
Год прошел или только мгновение?
Мёртв уже или лишь просыпаюсь?

Видно, снова в плену неизбежного.
Где я был эту вечность – не знаю.
Обстановка всё та же по-прежнему.
Дома я у себя – понимаю!

Всё по кругу, тоска и истерика.
Бесконечная чушь надоела.
Толку нет в ней – годами проверено.
До реальности нету мне дела.

Не стучите, не надо, по темени!
Одолею я это уныние.
Сколько там мне отпущено времени?
Дорожить буду им я отныне!

Веришь в судьбу? В провидение веришь?
Это уже не имеет значенья.
В море житейском обрывистый берег,
Скалы, утёсы и нету спасенья.

Качка, болтанка, не выскочишь за борт.
Ветер доносит угрозы, приказы.
И бесполезен подписанный рапорт
До возвращенья с похода на базу.

Водка не лезет, не радует смена.
Отдых не отдых – так шхуну качает.
«Буря утихнет, нас ждут перемены», —
Кто-то, как мантру, в бреду повторяет.

Я бы поверил, да пожил немало.
Буря утихнет, по опыту знаю.
Эта проблема – всего лишь начало,
Путь наш проходит по самому по краю.

В море житейском нет места такого —
Заводи тихой не сыщешь с огнями.
Каждому это до боли знакомо…
Давит на сердце тревога, как камень.

Не снятся ли кошмары по ночам?
И по утрам не тяжко ль просыпаться?
Не ходишь по больницам и врачам.
А ведь тебе давно уже за двадцать.

Десятку с -ок 1 1 40—49 лет. сменило иксдесят 2 2 50—80 лет. .
Спокойно, незаметно, без разбега.
Ветшает подшаманеный фасад.
Года летят. Скрипучая телега

Осилит ли, убогая, предел
И довезёт ли к старости глубокой,
Где сто-десятки 3 3 90—99 лет. – мудрости удел,
Когда и смерть не кажется жестокой?

Нет, такой мне не нужен конец:
В изголовье нотариус с доктором,
Ожидание алчных сердец:
«Что живущим оставил покойный-то?»

Мне такой не по сердцу этюд.
Не хочу удостоиться чести я:
Холостыми посмертный салют
И за гробом с оркестром процессия.

Не моё это всё, не моё:
Провожают в последний путь ближнего,
Возбужденно кричит вороньё,
У могилы погоста престижного.

Грустно, тягостно… Бога молю:
«Помоги умереть безболезненно,
Убедив и себя, и родню
В том, что смерть с воскресеньем естественны!»

За цифрой восемь снова осень
Богатым, щедрым сентябрём.
Листвою, сорванной дождём,
Дорог извилины заносит.

Бодрит октябрьский холодок.
В камине золотое пламя
Колышется, как ветром знамя,
Повешенное на флагшток.

Неопалимой купиной
Горят деревья, засыпая.
Жизнь замедляется земная.
К светилу своему спиной,
Земля летит, круг завершая.

Освящено желанием зачатье
Иль было надругательством оно?
Что предрекает плоду мир и счастье,
А что проклятьем послужить должно?

Не в воспитаньи ль кроются причины
Того, что мир людской кровоточит?
Виновны в этом женщины? Мужчины?
Иль в лотерее «ген» ответ сокрыт?

А может, всё дано нам от рожденья,
И на судьбину незачем пенять.
И в наших силах, миновав мученья,
Хламиду на бессмертье обменять?

О человек! В сомнениях, вопросах,
Дилеммах, заблужденьях заплутав,
В мир из утробы он приходит босый.
Уходит – ничего не осознав.

Вся жизнь – дерьмо, лишения, мученья?
Рождённому уже не повезло?
Мы рождены, чтоб выстрадать прощенье?!
Иль многократно приумножить зло?

Мы все рабы и слуги естества,
Такие разные, но всё же так похожи.
В оттенках различимые едва,
Желанья схожи у людей и мысли тоже.

Всегда ль природа-матушка права?
Берёт она своё, но счастье дать не может.
Покоя нет душе, и нас сомненье гложет:
Всё для чего? И кругом голова…