Александр Шкуратов - Проникновение. Сборник стихов

Всё в споре вечном кружится, —
В атаке разум наш,
Но ночь со днём не сдружится,
Не пара муке блажь.

О, мудрая Прозо́рливость
Создателя СЕГО,
Учла ли ты Прожорливость
У Плода своего?

И в небе звёзды борются
До истинных побед,
Хотя на них и молятся,
Как молятся на Свет.

Морали зарождаются
В войне больших страстей.
Но тени не нуждаются
Ни в чём в Краю Теней.

Но даже Дух Бессмертия
Раздором начинён.
Бессчётные столетия
Он Распре подчинён.

Пороки, добродетели
Идут одной Тропой.
Двуличные свидетели
И с ними и с тобой.

Пусть про-ти-во-ре-чи-во ВСЁ,
Но смысл того велик —
Не будь соперников во всём —
Стал мир бы наш безлик.

Работает мастер,
Не покладая рук,
направляя мысли
по нужным каналам…
Он превращается
в крохотный шарик
и отправляется
в мозг человека
на место «аварии».
Пройдёт через Прошлое,
заглянет в Будущее…
О, Великий Мастер,
как хорошо, что Ты есть.
Да́.
Значит, у нас есть надежда,
что мир не сойдёт с ума.

Закороти́ло время ожиданья,
заклинила входная дверь
в Тепло,
где есть огонь.
Период обмерзания, —
лобзание зародышей болезней
скрипучей, бравой песней,
сжимают тёплую мелодию души.
Всей тяжестью
на уши —
холодный и трескучий
колокольный звон.
Бом. Бом. Бом.
Отковырните ЛОМОМ
звонкого,
с протянутой рукой к Теплу.
Теперь ему Тепла не надо —
согрелся всё же ХО-ЛО-ДОМ.
Пропал огонь и дверь и дом,
Лишь колокол под небом —
Бом. Бом. Бом.

Кто сказал,
что во́лки голодные?
Нет.
Волки сытые,
беззаботные.
И им снится ночами погоня
за баранами в чистом поле.

Кто сказал,
что их стало мало?
Нет.
Волки плодятся,
их больше стало.
Вместо острых клыков, – золотые,
И шубейки у них не простые.

Кто там сказал,
что волк, – это псина?
Нет.
Волк – порядочная скотина.
Если поважен телячьим мясом,
Вот и наглеет он с каждым часом.

Кто там сказал,
что волки несчастны?
Нет,
волку в «стаде» живётся прекрасно.
Шкуру волчью прикрыл соболиной,
Морду хищника – робкой скотиной.

Иду Туда, один средь всех,
Средь ро́ссыпи чужих потех.
Иду сквозь синий лёд души,
сквозь взорванную гладь тиши.

Мой путь – аршин всего Бытия,
и изменить его нельзя.
Аршин к аршину, к следу след —
тускнеет в рамочке портрет.

Не обойти,
не повернуть
шкалы упрямейшую ртуть.
Сквозь кольца дерева,
к листве…
а проступлю я на кресте.

Я, не похожий на себя,
иду туда,
куда идти нельзя.
Всеобщий праздник впереди
грозится, что не даст пройти.
Он тормошит со всех сторон. —
Хмельной звонарь —
и дикий звон,
и душит пепельная пыль
летит от праздника,
и гниль.

И ветви пальцев грязных рук
хватают, тянут в омут – круг.
А в центре круга – стержень зла
ждёт жертвы – нового «козла»…

Но вырываюсь, и бегу
в переодетую беду, —
частично сохранившийся,
к чертям развеселившимся.
По липкой взлётной полосе
в обрывках крыльях.
На хвосте —
мой керосиновый фонарь,
хранит лампадовую даль.

Я – Далеко, и города,
потерянные навсегда,
вот-вот сольются в Млечный Путь,
в зашкаленную в пике ртуть.

Я далеко ушёл в свой рок,
испепелив родной порог.
Мешает обернуться страх,
в нависшей тучей на глазах.

А ниже глаз, – сухая грудь
пытается младенца обмануть.
И чья-то нервная рука
всё давит каплю молока.
Вниз от груди́, как мёртвый грех, —
шрам наркотических потех.
А выше, – треугольный мох, —
могильный холмик средь дорог.