Олег Борисенко: Отпустите меня на войну

Игорю Балашову, Николаю Романову, Василию Дзюбенко, Николаю Патракееву, Сергею Шулятьеву, Леониду Кокоулину, Павлу Вахмянину, Павлу Ряшину и всем, всем пенсионерам МВД ушедшим так рано.

Ну, вот и все, последний пароход,

ломая лед, от берега отходит,

снежинок дружный бабий хоровод,

печаль на сердце и тоску наводит.

Опять зима и снова холода,

Что душу рвут и придают седи́ны,

Жаль с пароходом только навсегда,

Уходят годы, как весною льдины.

Я не последний и не первый я,

То воронье, то чайки хороводят,

Как пароходы в дальние края,

отдав концы, мои друзья уходят…

Но я упрямый, знаю наперед,

Дождусь весну, во что было, ни стало,

Река пойдет, мой пароход придет,

И даст гудок тревожно и устало.

Мне сейчас пятьдесят, а Им нет,

Никогда пятьдесят Им не будет.

Утром скажут «Дедуля привет!»,

Друга, внук никогда не разбудит.

Десять лет, это срок или нет?

Время памяти складки стирает,

Десять лет я встречаю рассвет,

Их рассвет десять лет не ласкает.

Им не помнить подруг имена,

Не услышишь от туда протеста,

Что, довольна родная страна?

Вот она-то теперь Вам невеста.

Женихов в хоровод пригласит,

Белый танец, печали и грусти,

Закружит и потом известит,

что теперь никогда не отпустит.

Строит глазки невеста – страна,

Губы пахнут прибитой росою,

Многих стерва скосила она,

Золотою литовкой – косою…

Тихо солнце встает в этот день непогожий,

Город Грозный встречает рассвет,

И разведка идет, обнадежив прохожих,

Смело можно идти, на дороге мин нет.

Ежедневно выходит, крестясь на ворота,

Паренек из Кургана с собакой своей,

А за ним вдоль дороги инженерная рота,

Изучая следы и предметы на ней.

Вдруг сегодня рванет? Ну, а может быть нет?

Каждый день ожидать и гадать, вот судьба,

Он забудет потом на гражданке сто бед,

Но глядеть на обочину будет всегда…

Я воздвиг в душе храм, не судите родные,

И его не снесут по указу царей,

С черно-белых икон, навсегда молодые,

Смотрят лики Святых, и знакомых парней.

Этот угол в казарме, на века зафрахтован,

И лампадок дымок, самодельных из гильз,

Мне нести этот крест, я в оковы закован,

Под усмешки толпы и юродивых визг.

Там за стенами храма, мне совсем одиноко,

Мой терновый венок – утро Судного дня,

И шепчу в Образа. Почему? Так жестоко!

Не оставили место, меж собой для меня…

Не страшна мне толпа, что кидает каменья,

Я утрусь от плевков, уксус свой пригубив,

Лишь бы в этой толпе не увидеть виденья,

Осужденья в глазах, для меня дорогих.

Не пишите, прошу про войну,

Не марайте графитом бумагу,

Все равно никого не пойму,

Ни седого, ни даже салагу.

Про любовь не пишите стихи,

Если вы никогда не любили,

Про этапы, конвоя штыки,

Не пишите, коль вас не судили,

И про море не нужно писать,

Если палубу вы не топтали,

Про небесную синюю гладь

Не пишите. Ведь вы не летали.

Напишите друзья о себе,

Пусть не ярко, красиво, прелестно,

Ведь уверен я братцы, вполне,

Это будет и скромно, и честно…

Фото "Уютный бронепоезд Козьма Прутков"

Фото: Спецоперация.

Фото: декабрь 2002 г. Грозный.

Провожают отряд, обрывается лето.

Обнимая, прижавшись, притихла жена.

Седьмой раз прохожу я, опять через это.

А, ведь осенью, здесь моя помощь нужна.

И, полгода опять ей, одной надрываться.

Пока я, на Кавказе, проминаю бока.

Словно белке крутиться, стирать, убираться!

Да, действительно, женская доля горька!

А с утра? Заплела, собрала, проводила.

Да с работы две сумки, а лифт барахлит.

Ой! До мамы успеть! Убрала, навела и помыла.

С телефоном уснуть, может муж позвонит.

Я при жизни бы, памятник женам поставил.

Выше всех колоколен, кремлей и дворцов.