Андрей Вяткин-Тегинцев - Мертвый поэт. Сборник стихов

Девочки в вечерних скафандрах,
Накаченные силиконом,
Опухшие от приторной жизни,
Являются главной статьёй дохода.

Доморощенных психогадалок,
Способных общаться с богом
И расширять сознание
Даже у «айфонов».

Мужья этих девочек знают,
Как из одного рубля,
Не прилагая особых усилий,
Сделать как минимум два.

Но из этих мужей как минимум трое
Даже не подозревают,
Что номер моего телефона
В списке контактов под именем «Аня».

И их благоверные обожают,
Когда их трахает поэт
В окружении чёрных гнилых бараков
На заднем сидении AUDI А6.

Вот Леха Никонов – это поэт.
Распинает себя на листе бумаги.
Забивая вместо гвоздей слова,
Которые крепче стали.

Вот Леха Никонов – это поэт.
Которым я никогда не стану,
Поскольку кастрировал слова,
Чтобы их легче воспринимали.

А сила поэта в его словах,
Слабость в тех, кто их читает.
Леха Никонов это знал,
Жаль, что мы с ним не пересекались.

Все, как и прежде.
Ничего не меняется.
Слово любовь,
Начинается с буквы «Эль»

Мертвые стены давят,
Своей актуальностью.
За мартом, неизбежно,
Идет апрель.

Мысли мои продолжают,
Путать сознание
Чувства, как шлюхи
Брошенные на панель.

Каждая новая строчка,
Отнюдь не желание.
Это всего лишь список
Моих потерь.

Я упакован в собственной коже,
В одежде, в машине, в работе.
В ненужных людях, в городской суете,
В чем угодно, но не в себе.

Мой срок годности неограничен.
Даже после смерти можно что-нибудь выжать.
Я тысячу раз проверен на брак,
На мне штрих-код и цена в рублях.

Я сочиняю попсовые тексты,
Иногда, со мной приятно быть вместе,
Но сердце, как банковский сейф, —
Ключ потерян, и входа нет.

Зато я умею быть просто другом,
Дружеский секс всегда обоюдно.
Я стою любых твоих затрат,
На мне штрих-код и цена в рублях.

Ну что, оформляем? Все решено?
Кредит или нал – продавцу все равно.
Но, бл@дь, каждый раз, когда меня покупают,
Приходят обратно, и всегда возвращают.

Бариста, сделай мне капучино.
Да как обычно с привкусом миндаля.
Знаешь, моя душа – змеиное дерево
С гравировкой, потеряна навсегда.

Она продолжает свое движение
В лабиринтах тонущего корабля.
Слова на бумаге не боль, не сомнения.
Это признак того, что душа жива.

Сдачи не надо, мое почтение,
Спасибо за кофе с привкусом миндаля.
Я каждый день принимаю яд для тела
И противоядие от себя.

Сегодня меня разбудил мой сон,
И он абсолютно не примечательный,
Это даже не секс втроем,
Просто старые фотографии.
Уснул я без пятнадцати три,
До этого что-то писал,
Пил кофе с виски, а курить
Практически не прекращал.
Спал четыре часа,
Для меня это не так уж и мало,
Последнее время почти не сплю,
И это меня достало.
Сварил себе кофе
Уже без виски, но с молоком,
Сигареты закончились ночью,
Пепельница битком.
Выпил кофе, добил бычок
На улице, как ни странно,
Но пахнет весной.
Завожу мотор, и меня оглушает
Виктор Робертович Цой.
Убавляю громкость,
Грею машину, Цой не идет,
Переключаю на Стинга
И еду под песню «Shape of my Heart».
До магазина ехать
Две тысячи триста двадцать шагов.
Покупаю три пачки «Парламента сильвер»
И вспоминаю свой сон:
Старая пожелтевшая фотография
Наклеена на картон
Ровно сто лет назад.
Мой прадед не знал, что через год
Его убьет человек,
Которого сын
Будет звать отцом.

Я помню, как Свердловск
Превращался судорожно в «Ёбург»
Он корчился, как и вся страна,
В агонии невыносимой боли.

Город наполнила саранча,
Пожиравшая людей, дома, улицы, заводы.
Все это было под приторно-сладким
Соусом новой свободы.

На вокзалах кидалы, гадалки,
Учителя, впаривающие китайские тряпки.
Длинные ноги, короткие юбки,
Пуховики и черные куртки.

Шлюхи на Щорса, «Гранд-Чероки»
Запах чебуреков, пива и водки,