Александр Шаракшанэ - Сонеты Шекспира

В дальнейшем тема брака и отцовства сходит в сонетах на нет. Их содержание и тон резко меняются. На смену простому признанию красоты молодого человека приходит восхищение, преклонение перед его совершенством. Море чернил было потрачено исследователями в попытках определить истинный характер отношений поэта и его Друга. При всей двусмысленности многих сонетов, следует подчеркнуть, что они не дают оснований усматривать здесь плотскую связь. Вполне возможно, это была платоническая любовь-дружба, связывавшая писателя и его более юного, высокородного покровителя. В ту эпоху театр стремительно поднимался из разряда низких развлечений к статусу высокого искусства, которым уже всерьез увлекались образованные аристократы. Юный лорд мог, искренне восхищаясь талантом драматурга, оказывать ему знаки внимания. Тот, со своей стороны, мог подпасть под очарование благородства, юности и красоты – всего того, что он находил в юноше и чего сам был лишен.

Если поначалу Друг предстает образцом физической и душевной красоты, а чувство, которое испытывает к нему автор, – облагораживающим и светлым, то в дальнейшем все усложняется. В сонетах 27–28 это чувство – уже не столько радость, сколько наваждение. Из сонета 33 мы впервые узнаем, что отношения поэта с Другом не так уж безмятежны. Сравнивая Друга с солнцем, поэт сетует: «его от меня скрыла туча». Что это за «туча», автор не уточняет, но обида сильна, и в следующем сонете он дает ей выход. Заканчивается все искупительными слезами Друга, но в дальнейшем, увы, «туч» будет все больше, а искупительных слез раскаяния все меньше.

В сонетах 40–42 открывается неожиданная драматическая коллизия: оказывается, у поэта была любовница, которая ему изменила, и не с кем-нибудь, а с его обожаемым Другом. Есть все основания полагать, что это та женщина, которой адресованы сонеты 127–152. Эта двойная измена глубоко ранила поэта, но он старается средствами поэзии залечить рану, придумывая фантастические оправдания предательству близких ему людей.

Изменники, я вас прощу вполне:

Ты любишь ту, что полюбилась другу,

Она же неверна на благо мне,

Чтоб испытал ее ты, мне в услугу 8 8 Здесь и далее цитаты из «Сонетов» У. Шекспира даются в стихотворном переводе А. Шаракшанэ. , —

пишет он в сонете 42. За этой словесной эквилибристикой проступает истина: по-видимому, юноша отнюдь не питал столь же сильного ответного чувства к поэту. Вероятно, высокородному покровителю муз льстили поэтические подношения модного автора, но были в сущности безразличны его переживания.

Нечастые встречи поэта с Другом перемежались длительными разлуками, тягость которых поэт, по своему обыкновению, старается смягчить, перетолковывая происходящее посредством красивых образов. Ярким примером служит сонет 52, где он уподобляет себя богачу, который добровольно воздерживается от ежечасного любования своим сокровищем:

Я – как богач, что всякий час бы мог

Своим богатством любоваться тайно,

Но медлит верный отпирать замок,

Чтоб не поблекла радость обладанья.

Нетрудно догадаться, что на самом деле его сокровище, его Друг, попросту редко дарил сочинителю свое общество.

Иногда поэт пытается в стихах «воспитывать» юношу, как, например, в сонете 54, где на примере розы, прелесть которой была бы неполной без аромата, объясняет, что человека красит не только внешность, но и верность. С этими поэтическими нотациями плохо сочетаются сонеты 57–58 – гораздо более прочувствованные и, по-видимому, вернее представляющие истинное положение, – в которых поэт, в крайнем самоуничижении, рисует картину рабской зависимости от объекта своего обожания.

Поначалу глухо, но затем все громче в стихах звучат упреки в адрес юноши – поэт обвиняет его в неразборчивости, нравственной незрелости.

Цветка обличье с запахом несходно,

Когда растет он рядом с чем угодно, —

пишет он в сонете 69, продолжая «цветочную» метафору. В этом и следующем сонетах упоминаются сплетни и пересуды, предметом которых был Друг, – факт, болезненный для автора «Сонетов», вопреки очевидности продолжающего верить в высокую нравственность своего прекрасного адресата.

Обожествляя юношу, поэт видел себя служителем своего кумира – единственным, кто способен запечатлеть Красоту в стихах и тем самым уберечь ее от разрушительного действия Времени. Однако судьба уготовила ему удар и с этой стороны – у него появился не просто соперник, но соперник-поэт. По-видимому, юный лорд стал привечать другого литератора, чем потряс автора «Сонетов». Для последнего драма усугублялась тем, что его соперник был человеком образованным, владевшим всем арсеналом новейших приемов стихосложения. Критикуя эти приемы за фальшивое украшательство и защищая свой стиль «правдивых и верных слов» (сонет 82), поэт в то же время остро переживает собственную «неученость» и мнимую неотделанность, безыскусность своих стихов. Естественно, почитателей Шекспира всегда интересовало, кому великий Бард отдавал пальму поэтического первенства, сравнивая (пусть иронически) его творчество с гордым кораблем, бороздящим океанские просторы (сонет 80). В отсутствие каких-либо документальных указаний на личность поэта-соперника, наиболее подходящим «кандидатом» считается Джордж Чапмен (1559–1634) – поэт, драматург и переводчик Гомера.