Дмитрий Близнюк - Сад брошенных женщин. Стихи, верлибры

сонный дождливый день —
блюдо с вареной рыбой в пансионате.
мы с тобой укрылись в темном номере. валяемся
на кровати,
переплелись медными телами в змеином барельефе.
пока ты дышишь, я читаю тебя,
читаю твое дивное длинное тело —
самовлюбленную поэму
о сладкоголосых поющих пустынях,
о надменных принцессах и загорелых крестоносцах.
несу теплое молоко в горячем шлеме,
не расплескать бы. все строфы – от бедер и талии
до груди и шеи – написаны шрифтом Брайля.
да, я слепой чтец.
я нежно провожу и надавливаю
сильными пальцами, губами
выпуклые символы с права налево.
и затем слева направо.

места, где тысячелетия назад теснилась рыбья чешуя,
а позже поры бледной кожи
лунились лунками для лун, для незримых клещей,
теперь марсианские буквы в движениях
сливаются в жадные слова любви и страсти.
я разламываю тебя, как спелый персик.
вот сладкий сок на пальцах,
и бритые подмышки – бархатистые выемки,
где раньше косточка лежала.
острые углы окружающего нас мира…
мы сворачиваем в конверты, как блины.
купальник висит на стуле обмякшей марионеткой
в красно-зелено-черных треугольниках.
а за окном задремавшим кучером на качелях
нас ждет
целый мир.
там мягкий песчаный берег
двумя пальцами – крепко, но бережно и осторожно —
держит громадного жука за бока – панцирь сверкает
синей взъерошенной
сталью
(прибой мельтешит углами лап,
но не достает до пальцев).
тусклое солнце всё там же,
женская голова в корзине с цветами
нырнула и вынырнула. портье ковыряется в носу.

даже не верится, что я когда-то гостил
в зале ожидания для несчастных влюбленных.
зал ожидания для несчастных влюбленных: там сидят
годами на неудобных стульях в неудобных позах,
зарабатывают радикулит, ожирение и геморрой,
зализывают и разлизывают сердечные раны,
выпивают сто тысяч чашек растворимого кофе,
заплетают на ушах чучела рыси седые косы.
тоска.
но теперь у меня есть ты, есть ты и тишина,
тишина между нашими поцелуями —
жемчужный туман от дыхания на зеркале,
и я пальцем рисую сердце,
пронзенное стрелой с громоздким оперением.
фаллический символ разросся до жуткого сада.
любимая, надевай платье, страницы (можно без белья)
и поехали кататься на лодке в этот пасмурный день.
парой влюбленных моллюсков
будем нянчить жемчужину ненастья,
одну на двоих…

как же я оказался на чердаке?
вот картонный ящик с грецкими орехами —
я зачерпываю пригоршню плодов,
и высыпаю их обратно, словно крошечные черепки.
и смотрю сквозь окно
на дождливое недружелюбное небо,
небо похоже на мрачного полицейского,
вызывающе жует зубочистки деревьев,
надвинуло козырек горизонта на самые глаза.
что я здесь делаю?
прислоняюсь лбом к холодному, точно стетоскоп, стеклу, и с жадностью созерцаю
кусок еще теплого,
еще не отброшенного мира как ящерица,
которая решила оглянуться на свой любимый хвостик,
прежде чем нажать на рычаг,
сократить необходимые мышцы. реальность, прощай!
медленно дотрагиваюсь языком до холодного стекла —
стекло горькое на вкус,
за годы пропиталось лунным светом.
вот так устроена волшебная лампа аладдина.
но что я здесь делаю?
время снежинками отслаивается от меня,
перхоть судьбы.
я чувствую, как превращаюсь в воспоминание,
прошедшее застывает, словно холодец.
и бабочка, не испытав полета,
вновь становится беспомощной куколкой,
узор морщится на крыльях
и сворачивается, подобно вееру.
еще мгновение – и ничего, ничего не останется,
кроме отпечатка прохлады на лбу…
лунная горечь во рту и пряный запах орехов.

это разговор ни о чем
в шлепающей тишине дождя за окном.
ты катаешь тесто для пельменей —
выдавливаешь рюмкой слепки для поцелуев
и заворачиваешь в них кусочки куриного фарша,
а дождь штрихованно шумит за окном,
и не хочется включать телевизор —
впускать громкого жизнерадостного ублюдка
в заливное переливчатое пространство,
в нашу страну чудес.
и зеркало сидит в прихожей на тумбе
замечтавшейся алисой,
гладит белого кролика, который дремлет на коленях,
и мечтательно накручивает прядь волос на палец:
зеркало выходит из самого себя – тестом зазеркалья.
весь мир выходит из себя, поднимается
на горьких осенних дрожжах.