Александр Злищев - Холодно

Я вспоминаю дом всё чаще вечерами.
Берёзки, тополя, и серый свой район.
Но так противно жить в прокуренной печали,
И слушать в тишине сердечный камертон.

А все эти стихи – дурацкая затея.
Я много перебрал унылых, скучных строк.
Но каждый раз, когда рождается идея,
Перед собой кладу очередной листок.

Я знаю, что не стать мне гением эпохи.
И не стремлюсь попасть на полосы газет.
С тех пор, как я узнал про выдохи и вдохи,
Мне нужно просто жить, и видеть белый свет.

Мне жалко тех людей, которые в запоях.
Которые любовь не поняли совсем.
И с головы до пят я был в таких помоях,
Но вовремя пошёл по ветру перемен.

И хочется дышать мне жадно каждой порой,
И хочется забыть Есенина в себе.
Но, видно, крепко сел воронежской подковой
К его кобыле я и в песне, и в стихе.

А так, начистоту – приятно откровенно,
Что хриплый голос мой однажды прозвучал
В Норильске, Душанбе, в Германии у Рейна,
При том, что отродясь в тех далях не бывал.

И, значит, не спроста я бормотал ночами
В студийный микрофон душевные стихи.
Но, помню, злился, да, когда не различали
Где гений был Сергей, а где были мои.

Но всё ушло в года, и всё теперь спокойно.
Я молод, не забыт, на месте две руки.
Шагаю по стране размеренно, покойно,
И в уши раздаю вам разные стихи.

Посмотри в окно,
Там белым бело.
Замело поля,
И не видно края.

Никого вокруг,
Только белый пух.
Милая земля
Дремлет замирая.

Снится ей капель,
И весенний хмель,
Свиристели трель,
Да побеги мая.

Но бело кругом
За моим окном.
Спи, моя земля,
Милая, родная.

Летают мошки, и фонарь горит.
Они живут по странному закону.
Я на перроне. Кто-то говорит
Что поезд приближается к перрону.

Я еду в ночь, в вагоне тишина.
Моргает сон зелёными часами,
А за окном огромная страна,
Да фонари с косыми проводами.

И в этом есть какая-то печаль,
Как ноября четвёртая неделя.
И мы летим как мошки на фонарь,
Который нам горит в конце тоннеля.

Летела жизнь, и тучи над Невой.
Холодный ветер задирает ворот.
Ползёт река по городу змеёй,
И до костей пронизывает холод.

Летела жизнь как мусорный пакет,
Который ветер гонит в переулке.
Холодный дом, расшатанный паркет,
Советский шкаф, и мятые окурки.

Ползёт по рельсам ледяной трамвай,
Гремит болтами, искрами харкая.
Молодожёны делят каравай,
Их ждёт Сухум, или огни Паттайя.

А я сижу за кухонным столом
Холодный чай и твёрдое печенье.
Ты позвонила завтра, а потом
Я посвятил тебе стихотворение.

Так и живём. Сегодня на потом.
Ещё сезон какого-нибудь мыла.
Свалилась ночь, и мы уже идём
Туда где тускло, серо и уныло.

Гремит трамвай по треснутой «губе»,
И холода отсрочили гниенье.
Все мои мысли только о тебе.
Лови, как есть, моё стихотворение.

Горит фонарь в глухую темноту,
Ползёт луна, как призрачный корабль.
И подводя досадную черту
Смеётся надо мной декабрь.

Смеюсь и я до боли и до слёз,
Такая безобразная картина:
Как среди белых, ситцевых берёз
Валяется гнилая древесина.

Меня всё больше веселит печаль,
Эмоции, абстракции, предметы.
Но есть одна серьёзная деталь —
Мне важно – где, и почему, и с кем ты.

Но так угрюма сумрачная гать,
Ведь канарейку не загонишь в клетку.
И если ты готова рисковать —
Садись играть в подпольную рулетку.

Взгляни на эту псевдокрасоту,
Я на неё взираю горделиво,
Как пугало в заброшенном саду
Среди шелковицы и белого налива.

Летит снежок, и таит на земле,
Чернее ночь кофейного осадка.
Что, если ты вздыхаешь обо мне,
Когда паршиво без тебя, и гадко?