Александр Поздеев - Все оттенки души. Стихи

Тоска куриной тушкою во рту,
горька, но вкус пленяет шоколадом.
Любимой образ в памяти сотру,
отравленный раздором и разладом.
Душа моя как мысленный намаз,
обращена, но только не к Аллаху.
Любя тебя я сотни тысяч раз,
во всех веках на вкус проверил плаху.
Тоска куриной тушкою? Ну, нет!
Вкус мяса для отверженного пресен.
Здесь лучше бы лирический сонет,
но без любви он мне неинтересен.

«Пусть они, летя над нашей школой»,
радио пропело на заре.
И мечта девчонки песней новой,
отразилась в гордом сизаре.
Он ходил пред ней фуфыря перья,
точно рад голубку повстречал.
Ворковал ей тайны и поверья,
девочка была его причал.
Так бывало, в школу собираясь,
сизаря подержит на руках.
Бережно души его касаясь,
убирая голубиный страх.
Этих двух сердец соприкасанье,
Девичьей, и птичьей мир трясло.
Порождая таинство и знанье,
убивая всяческое зло.
Выросла девчонка, не забыла,
юность, и любимца сизаря.
В мире, где все мрачно и уныло,
её тайна яркая заря.

Мы виделись по жизни только раз,
не позволяю сердцу содрогнуться.
Колючкой бродит в нем жестокий спазм,
и больше невозможно улыбнуться.
Порочен был ли, грешник или клят,
но однозначно Божий человек.
Любой ушедший в вечность свят,
и свят осиротевший век.

Нарисованный человечек,
в окружении пылающих свечек.
По земле сделал шаг, пусть и робко,
предстоящая жизнь как подарка коробка.
Как подарок вся жизнь человечка,
Жизнь – огонь, не истлевшая свечка.
Жизнь пылает в ладонях у Бога,
и светла человечка дорога.
Пусть он полу еще нарисован,
и заклятьем холста околдован.
Не беда в жизни плоть обретет,
жизнь в отличии от смерти не врет.
В добрый путь же ступай человечек.
Пусть согреет тепло ярких свечек,
твою вечную жизнь навсегда.
Пронеси свет души сквозь года!

Цигейковая шубка, вздернут носик.
Еврейка Сонечка кричала из окна.
– А ну домой быстрее Беня Мосик!
Что ж мама до сих пор сидит одна?
Но мальчик маму даже и не слышал,
он видел чудный носик пред собой.
И радовался, что из дома вышел,
к девчоночке красивой, золотой.
Из губ его лились, текли сонеты,
и ерунда мальчишьих пустяков.
Так хрумкались хрустевшие конфеты!
так таяли запасы пятаков!
– Скажи тебе не холодно, Марютка?
Наверно, я стихами надоел?
– Ну что ты, есть у нас еще минутка,
и я хочу, чтоб ты мне песню спел.
Еврейка из окна не унималась,
– Противная девчонка, я тебя!
Но Бенино упрямство не сдавалось,
«за чувства поборюсь, Марютка, я.»
И старый, старый двор послевоенный,
затих, услышав песню о любви.
Как радовался их сосед военный,
когда так любят, светлы будут дни.

Уснула девочка в трамвае,
под неустанный стук колес.
Душа в прогретом солнцем мае,
блуждает долго и всерьез.
Потертый томик в тонких пальцах,
мечты и чувств круговорот.
Вздыхает, смотрит Женька Зайцев,
любви чудесен поворот.
Девчонка спит себе спокойно,
хранитель-книга верный друг.
И все внезапно и невольно,
исключены, но если вдруг.
К душе её рванется темень,
на страже будет ждать поэт.
Он, против мрака чиркнув кремнем,
зажжет неугасимый свет.
И тут же изо всех вселенных,
спасать верховные придут.
И против них огромных, гневных,
не устоит врагов редут.
А если девочка проснется,
покинув колыбель-трамвай.
То Женька Зайцев улыбнется,
И скажет «веселись, играй»
«-Пускай меня ты не заметишь,
моя любовь как страж с тобой.
Придет пора, и так ответишь:
«-Я за мечту вступила в бой.
Металась, плакала, болела,
останься навсегда со мной»
Уснула девочка в трамвае,
и книга сон её хранит.
Душа парит в цветущем мае,
Над спящим городом летит.

Одиночество ловит такси на пустынном шоссе,
одиночество кошкой гуляло само по себе, надоело.
Одиночество клято и бито, и бьют его все,
как боксерскую грушу, но мне что за дело?
Что за дело? Я рыцарь давнишний его,
загулявший пророк, завсегдатай тех истин, где слезы.
Равносильны как образ моей королевы Марго,
и печальны как осенью позднею розы.
Одиночество я от несчастной юдоли спасу,
и согрев в безобразных, побитых ладонях навечно.
До погоста, за пазухой теплым щенком пронесу,
с одиночеством жизнь не течет скоротечно.