Таня Станчиц - Синяя месса

Ты всё знаешь… А сосны пустились в пляс —
там, у моря, где жребий брошен!…
Даже если судьба разметает нас —
не забудь меня, мой хороший…

Я буду твоим Винсентом,
а ты – будь моим Тео…
Я стану твоим небом,
а ты – журавлём, светом!

Я буду твоей краской,
а ты будь моей кистью…
Я стану твоей страстью,
а ты – соловьём, мыслью!

Забавно всё это, странно…
И на смех поднять можно!
Мне волк зализал раны
по-волчьи, так осторожно…

Была – нелепой девчонкой.
Слыла – зазнайкой и букой.
Ушла – забытым волчонком,
туда, где в пламени буквы…

Упаду – да яблоком во траву —
хватит мне на ветке висеть-пыхтеть.
Холодно да раненько поутру…
Приходи из леса за мной, медведь!

Улечу – орешиком – да в овраг,
под корягу мокрую, бархат-мох.
Выйди ко мне, белочка, просто так…
У тебя голодный, поди, сынок.

Лягу серым камушком в омут-пруд,
скроет меня облаком сизый ил…
Не придут за маленьким, не придут.
Видно, кто любил меня – позабыл…

Да, я могу тебе помочь —
не мудростью, и не советом —
любовью, дружбою… Я – ночь,
что так темна перед рассветом.

Ты не ревнуй – да Бог с тобой! —
что я теплом делюсь с другими:
ОДИН – такой. Хороший. Мой.
Верь – не бывает з а м е н и м ы х!

Вот так и я – одна из всех —
единственная в этом роде…
Мой плач, мой слог, улыбка, смех —
их больше нет нигде в природе,

как и твоих… Иди со мной.
Всё, что любимо – то безгрешно…
Ты прав – горька моя любовь!
И солоны – печаль и нежность…

Стихи приходят зимней ночью,
и летним вечером таинственным…
Не торопись делиться строчкой,
пока любовь в душе не вызрела…

Катай во рту морские камешки —
слова, пока о д н о найдётся!
Поэзия священным пламенем,
костром в душе твоей взовьётся —

и в нём сгорит всё злое, пошлое…
Обиды, боли и утраты!
… Родной, молчать уже не сможем мы…
И, взявшись за руки надёжные,
так и уйдём – сестрой и братом.

В костре сожгу и злобу, и унынье;
отчаянье, и горе всех миров!
…Но даже звёзды с неба смотрят ныне
глазами век не доенных коров…

Покорность, и печаль, и всепрощенье
присущи этим горестным глазам:
«Я всё прощу – и боль, и преступленье;
Я всё перетерплю и всё отдам:

и молоко – из клевера цветочков,
и шкуру в бело-палевых блинах,
и даже драгоценного сыночка,
как некогда писал великий граф —

чтоб были вы и сыты, и здоровы,
чтоб называли Зоренькой, любя…
Я божья тварь. Я – глупая корова.
Ах, отпустите в Индию меня!»

Глаза её – как краденые сливы.
Рога её – как месяц золотой.
Танцуй, корова! Будешь ты счастливой,
но только – как и я – в стране иной…

Я лягу на тебя, возьму за шею,
мы полетим сквозь белую сирень
оттуда, где так мало мы имеем
туда, где всё – любовь, и нет потерь…

Ведь млечный путь тобою был проложен
средь незабудок, клевера и звёзд!
…Использовать нас было так несложно,
и способ избавления – так прост…

Дождём омыта шёлковая шкура,
я голым пузом прижимаюсь к ней…
Прощайте все! «Иисусы» и Иуды —
вам больше не видать души моей.

Я видеть тебя не хочу!
Я видеть тебя не желаю!
Уж лучше пойду я к врачу,
который меня понимает…

Он ухо приложит к спине, —
тихонько, чтоб лёгкие слушать —
ведь ты не приходишь ко мне,
и я задыхаюсь, мне душно!..

Он ухо приложит к груди,
где сердце безумное бьётся:
не-верь-не-на-де-й-ся-не-жди!
Твой друг никогда не вернётся…

Он грустно посмотрит в лицо,
за плечи встряхнёт осторожно,
и скажет: в конце-то концов,
девчонка, так жить невозможно!..

Он выпишет мне – ЗАБЫВИН,
и горький бальзам – РАВНОДУШИН…
Он выпишет АНТИЛЮБИН,
но этот рецепт мне не нужен!