Павел Алешин - Торквато Тассо. Лирика

Как нежны душевные муки и слезы, льющиеся из виноватых очей, и вечное стенание о смертельном ударе! Коль это жизнь, я тысячи и тысячи ран нанесу моему сердцу, и столько же радостей обрету я; коль это смерть, то дни свои я смерти посвящаю.

Синьору Фульвио Виани

Взгляни, Фульвио, на это солнце, вновь показавшееся – как оно являет всюду свою божественность! Взгляни, сколько света и сколько страсти оно придает воздуху и сколько света и страсти уже разлило оно по земле!

Этой богине ты поклоняйся, ибо скудны и недостаточны перед ее великими заслугами смертные почести: я принесу ей в жертву на алтаре Амора мое пылающее сердце, ей посвященное.

Или же в собственном разуме я храм ей воздвигну, в котором мысль моя изобразит ее облик и имя Лукреции вырежет и запечатлеет навеки, и под надежнейшей охраной этого достойнейшего приюта поселится моя вера, искренняя и чистая, ибо перед другими желаниями я закрою его ворота.

Поэт показывает, что его донна, хотя и была одета в легкое платье для молодых девушек, не должна считаться одной из нимф, но, скорее, достойна небесных почестей.

Когда она, одетая в платье с узорами в виде цветов и трав, украшает собой берега и поля, каждый тихий источник, кажется, шепчет: «При виде этого лика, хрусталь моих вод смягчается, нежнеет и замирает. И если гордая нимфа не пренебрегает сокровенными местами, где восходит и заходит солнце, то каждая зеленая роща, каждая высокая гора, кажется, захочет призвать ее к себе весною…».

Но голос, раздавшийся как будто из густых ветвей, промолвил: «Донна со столь благородным и милым высокомерием, не была рождена среди лесов, холмов и вод. Но, чтобы мир узнал ее и полюбил, она сошла с небес на землю, и там, где она родилась, за свою красоту она достойна небесных почестей».

Поэт призывает глаза вновь посмотреть на его донну.

Несчастные глаза мои, пока ваш взор я устремляю к лику, чье милосердие, кажется, призывает нас, я молю вас – будьте смелыми, питая и ваше, и мое желание. Какая польза быть осторожными и затем погибнуть от любовного голода, до конца не насытившись, и позволив фортуне сбежать, такой мимолетной? Это чистая и сладостная ясность в одно мгновенье может покрыться тучами, и вы увидите войну там, где тихий мир воцарился ныне. Глаза, смотрите, пока улыбается и вверяется вам сияние прекрасных милых светочей, вверяется с тысячью пылающими страстями, с тысячью нежностями, не предвещая никакого страдания.

В этом диалоге между поэтом и Амором объясняется, что в прекрасных глазах его донны заключена награда за его служение.

– Где же, Амор, за рабство моя награда?

– В этих прекрасных глазах, наконец-то трепещущих нежно.

– А кто же вознесет боязливое сердце?

– Я сам, но на крыльях преданных мыслей.

– А если оно загорится в этой ясной, пылающей страсти?

– Его успокоят слезы и сладостные стенания.

– Ах, оно летит и пылает, не уверенное в себе!

– Пусть страдает оно, ибо в страданье – богатство.

Поэт с удивлением описывает чудеса, которые совершает его донна с помощью красоты, благодаря которой все страдания превращаются в наслаждения, как и остальные страсти – в их противоположности.

Когда порой я страдаю из-за того, что напрасно стараюсь вознести к звездам прекрасное желание, я думаю: «Мадонне нравятся мои страдания, поэтому я счастлив каждой своей печалью». И когда я страшусь преждевременной смерти, я говорю себе: «Такой конец, коли того она хочет, не столь безотраден».

И потому я стремлюсь к тому же, чего желает она, и призываю мою судьбу, задержавшуюся и слишком медлительную. Но боль не возрастает, и происходит прямо противоположное – усугубляя любовную рану, она исцеляет душу сладостной мукой.

Чудеснее волшебства это чудо – боль и страх превращать в надежду и радость, и даровать здоровье, когда боль сильнее всего.

Поэт восхваляет красоту своей донны и особенно красоту ее уст.

Прекрасна моя донна, когда я любуюсь, как на ветру развевается прекрасное злато ее волос; прекрасна, когда она водит вокруг прелестным взглядом или делает так, что распускаются розы среди снега и измороси; и прекрасна, когда отдыхает, и когда склоняется над чем-нибудь, и когда гордость ожесточает ее против моих желаний; и прекрасно ее негодование, и те страдания, что делают меня достойным славной гибели; но красота ее нежных уст, этих прелестных рубиновых врат, которые она так нежно приоткрывает и закрывает, красота божественная, превосходит любую другую: о, милые врата тюрьмы души моей, из которых часто выходят посланцы Амора, неся мне и нежный мир, и нежную войну!