Марк Тарловский - Молчаливый полет

Но восстают покинутые слуги
И говорят: «не стоит двух свечей
Сокровище, зачатое в недуге…»

XIV. «Сокровище, зачатое в недуге…»

Сокровище, зачатое в недуге,
В бесплодии своем не сотворит
Ни колоса, ни меда, ни акрид,
Ни кирпича, ни кожи, ни дерюги.

Но, как нарыв, болящий и упругий,
Оно сосет, беспечный сибарит,
Работника, который им покрыт
И связан им в мистическом испуге.

О, труженик, зарывшийся в песок!
Ты робок, мал, но жребий твой высок…
Не погибай от собственной болезни!

Дави ее киркою и штыком
И не сгнивай, как сгнил в соленой бездне
Двустворчатый моллюск на дне морском!

XV. «Двустворчатый моллюск на дне морском…»

Двустворчатый моллюск на дне морском
Жемчужиной болеет, как нарывом.
Пловец-индус рывком нетерпеливым
Из глубины выносит скользкий ком.

Роскошный перл из края в край влеком,
Прелестницам сопутствуя игривым;
Тускнеет он под матовым наплывом
И блещет вновь под царственным венком.

Алчба горит огнем его каратов,
Но ловит смерч захватчиков-пиратов,
И тонет бриг с футляром на корме…

Покровы вод нерасторжимо-туги,
И предано двустворчатой тюрьме
Сокровище, зачатое в недуге.

Скользя колесами по стали,
Неумолимый, неминучий,
В иные времена и дали
Меня несет дракон гремучий…

Разлуки длительны и странны.
Я не могу прийти обратно.
Привязанности постоянны,
А пройденное невозвратно.

О, город ветра и тумана,
Друзья и девушки, ответьте:
На дне какого океана,
В каком вы все тысячелетьи?

Пути теряются во мраке,
И на пороге постоянства,
Как две сторожевых собаки,
Ложатся время и пространство.

Столица-идолопоклонница,
Кликуша и ворожея, —
Моя мечта, моя бессонница
И первая любовь моя!

Почти с другого полушария
Мне подмигнули, егоза,
Твои ворованные, карие
Замоскворецкие глаза —

И о тебе, о деревенщине,
На девятнадцатом году
Я размечтался, как о женщине,
Считая деньги на ходу;

А на двадцатом, нерастраченный,
Влюбленный по уши жених,
Я обручился с азиатчиной
Проездов кольчатых твоих,

Где дремлет, ничего не делая,
Трамваями обойдена,
Великолепная, замшелая,
Китайгородская стена,

И с каждым годом всё блаженнее,
Всё сказочнее с каждым днем
Девическое средостение
Между Лубянкой и Кремлем…

Я знал: пройдет очарование,
И свадебный прогоркнет мед —
Любовь, готовая заранее,
Меня по-новому займет,

И я забуду злое марево,
Столицы сонной житие,
Для ярких губ, для взора карего
Живой наместницы ее.

Тоскуя по розовым далям,
В дорожном весеннем хмелю,
Я дни коротаю за Далем
И ночи за Гоголем длю.

Как нежны, и сладки, и кратки
Призывные звуки дорог! —
Я слышу в словарном порядке
Расхристанной песни упрек,

Я вижу — не ведает чуда
И стынет распятая речь,
И мертвенны звуки, покуда
Мертва Запорожская Сечь.

Но только в украинской думке
За Бульбу вскипит булава,
Как лезут из Далевой сумки
Покорные зову слова —

На кресле, безвылазно строгом,
Дрожит алфавитная цепь,
И Гоголь по вольным дорогам
Ведет заповитную степь.

Упорная всходит луна,
Свершая обряд молчаливый.
Подъемля и руша приливы,
Над морем проходит она.

Давно ли ты стала такой,
Пророчица глухонемая?
Давно ли молчишь, отнимая
У моря и сердца покой?

Две силы над нею бегут,
Подобные вздыбленным гривам:
Одну называют приливом,
Другую никак не зовут.

В то время, как первая бьёт
О скалы, не в силах залить их,
Вторая, в мечтах и наитьях,
Бессонное сердце скребёт.

Навеки пленённый луной,
Бескрылый, в усердии пьяном,
За нею по всем океанам
Волочится вал водяной.