Александр Новиков - Три белых коня. Конкурсный сборник

Чтобы закапали с крыши капели,
Птицы запели весенние трели,
Чтоб улыбались почаще все люди,
Снова, как в детстве, мечтая о чуде.

Домик заснеженный, одноэтажный,
На подоконнике гномик бумажный,
Сделанный Машей в кружке оригами,
Гномик волшебный, подаренный маме.

Распотешилась колкая вьюга,
За порогом не видно ни зги.
Бьётся белая замять недуга
В неводах леденящей тоски.

Наглотавшись за день непогоды,
Стала тише усталая грусть…
Истрепали земные невзгоды,
Засугробили хворями Русь.

Матереет зима-потаскуха,
Нахлобучив парадный зипун,
Шепелявит за окнами глухо
Надоедливый ветер-баюн.

Не уснуть. Дотяну до рассвета
Воспалённую память мою.
Ничего, что душа не согрета.
Ничего, что давно не пою.

Не судите меня очень строго,
Что любил прокатить с ветерком…
Скоро кончится жизни дорога —
Вон за тем ледяным бугорком.

Зима взбесилась на исходе,
Туманом утро налито́,
Но я одет по новой моде,
В демисезонное пальто.

Ведётся счёт весёлым мартом
Морозных сорок сороков,
А я с мальчишеским азартом
Кормлю с ладони голубков.

Мне нипочём кромешный холод,
Слетает в душу благодать,
И бьётся сердце, словно молот,
Весну пытаясь подковать.

Гурген Баренц (Гурген Сергеевич Карапетян) род. в 1952 г. в Ереване.

Этот год был без «бабьего лета»:
Сразу осень, дожди, холода.
Ветер ринулся вниз с парапета
И грозится порвать провода.

Где ты прячешь сокровища, осень?
Ты, я знаю, богаче, чем Крез.
Вместо золота – жалкая проседь.
Ты на краски скупа позарез.

В серых днях – никакого просвета.
Воскресенье совсем как среда.
Этот год был без «бабьего лета»:
Сразу осень, дожди, холода.

Когда призовешь меня, Господи,
Преврати меня в сахар – прошу Тебя,
И раствори меня в небе:
Пусть ему станет сладко.

А потом я прольюсь на землю —
Не манной небесною, нет! —
Обычным дождем или снегом.
Пусть земле станет сладко.

Когда-то – давно это было —
Я любил твою юность.
Твою весну, твоё утро.
Ах, как много в тебе было жизни!
Жизнь плескалась в тебе, словно море.

А потом я любил твоё лето.
В нём таинственность, мягкость,
Размеренность звёздных ночей.
В нём кричали сверчки,
В нём журчали ручьи, пели птицы.

А теперь я люблю твою осень.
В ней склонились к земле
Золотые колосья пшеницы.
Кожа гранатов потрескалась,
Пряча рубины.

Есть ещё и зима,
В ней холодные, длинные ночи.
Завывание ветра,
Промозглые, мрачные дни,
Белый саван, зажжённые свечи…
Есть ещё и зима,
Но о ней мне не хочется думать.
Есть ещё и зима,
Но она далеко, далеко…

Сверчки дают последние концерты,
Не за горой дожди и холода…
Возьму билет, усядусь в самом центре:
– Начнем. Я весь вниманье, господа.

Всё чаще в снах ко мне приходит мама.
Грустит, что я стал старше, поседел,
Что столько долгих лет она не с нами,
А здесь осталось столько важных дел.

Я говорю ей: скоро, очень скоро,
Я сам приду в твой непонятный мир.
А есть ли там леса, озёра, горы?
Растут ли там крапива и аир?

Она молчит, а взгляд такой печальный!
Такому взгляду не нужны слова.
В халате белом – словно в платье бальном —
Идёт по лугу, а вокруг – трава.

Мне шлёт сигналы мир потусторонний,
Но я ещё немного поживу.
Сирены смерти карканьем вороньим
Зовут меня во сне и наяву.

Всё чаще в снах ко мне приходит мама,
И от неё исходит лунный свет.
А в небе, как в трёхмерной голограмме,
Рождается спасительный рассвет.

Всё сделано. Всё сказано. Осталось
Достойно встать, откланяться, уйти.
Земная жизнь – всегда такая малость:
Я сбиться толком не успел с пути.