Евгений Евзельман - Мир моей Души

Их участь – быть у жизни за бортом
И первыми класть голову на плаху.
Но, парадокс! Их чествуют потом
За рифму без упрёка, и без страха.

Я снова о поэзии. Обидно…
Один момент покоя не даёт.
На первый взгляд его совсем не видно.
И тем не менее, что ждёт от нас народ?

Пьеровских слёз о безответных чувствах?
А может Арлекиновских реприз,
Несущих хамство с пошлостью в «искусство»,
И требующих, непременно, приз

За сальность, унижающую даму?
В позёрстве есть определённый «шарм».
Но согласитесь, это ли не драма:
Летит со сцены глупость… А душа,

Закрывши уши, от стыда трясётся.
Ей «Извините!» хочется сказать.
А масса бездуховная смеётся.
Знать Арлекин – король! Ни дать, ни взять.

В границах юмора немыслима халтура.
Но, перейдя дозволенного грань,
Смешит «паяц» очередную дуру,
Лакающую марочную дрянь.

Легко, пожалуй, списывать на годы.
И резюмировать, что вырастут, поймут.
Отличный способ воспитать уродов,
И без проблемы нацепить «хомут».

Мне хочется, чтоб было по-другому…
Но, если честно, ноль альтернатив.
Пьеро в поэзии – слезливая оскома,
А Арлекин – убогий «позитив».

Любой поэт по-своему чудак.
Он выбивается из общей колеи.
И видит этот мир совсем не так;
Для всех ворОны, для поэта— соловьи.

Он обречён, унижен, ослеплён.
Но одержим, и это не отнять.
Он в небесах, поскольку он влюблён.

Не злитесь, что не можете понять
Намёк на бред в рифмованных словах.
Витиеватость в браке с простотой,
Где вечно не при теле голова.
Одновременно полный и пустой.
То радость, то вселенская печаль.
Как нонсенс: летом снег, зимой жара.
Сейчас. Сегодня. Завтра будет жаль!

Душа бунтует и кричит: «Пора!
Твой принцип – действуй, а потом жалей.
Страдать, не сделав, это же смешно.
Гони сомненья и вперёд смелей,
Что быть должно, давно предрешено!»

Талант рифмовать не всегда помогает
Стихам появится на свет в тишине.
Основа поэзии чаще другая:
Звучанье души по желанью извне.

Небесный Суфлёр текст диктует по фразам.
Душа ему вторит, как-будто актёр.
И сердце включается в действие сразу,
Поэзии чувств зажигая костёр.

Там, в пламени жарком, рождаются строки,
Разящие мрак посильнее меча.
В энергии этой природы истоки,
Способные к жизни людей возвращать.

Я снова в парке. Рядом ни души.
Сезон, увы, совсем неподходящий
Для пылких встреч в сомнительной тиши
Возможного с реальным настоящим.

Дождь занял все свободные скамьи
И ручейками затопил дорожки.
Я отпустил фантазии свои…
Пусть порезвятся с рифмами немножко.

Пейзаж не нов. Однако всякий раз,
Особенно когда вдали от шума,
Я нахожу десяток новых фраз…
Не обязательно каких-нибудь заумных.

Пусть это будут фразы ни о чём.
Не всё же время выглядеть серьёзным.
Да и к чему размахивать мечом?
Известно, шутка действенней угрозы.

Но и острить, зевая у печи,
Особого умения не надо.
А как насчёт под дождиком в ночи,
Продрогшим от такого променада?

Тут требуется истинный талант.
Чтоб хлюпая ботинками и носом,
Быть импозантным, как одесский франт.
И даже где-то пользоваться спросом

У навсегда промокших воробьёв.
Компания «достойная» поэта.
Сидят и размышляют о своём.
Возможно, как и я, про скоро лето.

Мне, если честно, тоже всё равно
Когда, зачем, почём и сколько будет.
Я солидарен с птицами в одном:
Не в радость дождь ни воробьям, ни людям.

Понятно, что мне лучше не сказать.
Но всё же, подгоняемый сознанием,
Хочу мгновенья рифмами связать.
Молчать поэту – хуже наказания.
Любая фраза, как глоток воды
В пустыне затерявшемуся путнику.
Молчит поэт, а с ним молчишь и ты.
Мы все стихов естественные спутники.
Мгновения сжимает время пресс,
Наслаивая прошлое на прошлое.
И жизнь летит быстрее, чем экспресс.
Замедлить ход – желанье невозможное.
Поэту, тем не менее, дано
Стихами останавливать мгновения,
Все краски чувств объединив в одно
Мгновение Святого Откровения.
Являются на свет из тишины
Слова любви, вплетённые в мгновения.
И оживают сказочные сны.
И навсегда приходит вдохновение.