Александр Власов - Мирское счастье (сборник)

Сполна тебе достоинства дано,
Ты всех организованней, ты чудо.
Обидами тебя гнести грешно,
Однако обижаться также худо.

Прекрасное теряется легко,
Мутясь от уязвимости излишней.
Терзание скрывая глубоко,
Ты чудишься натурой сферы вышней.

Не мучиться чрезмерно тяжело,
Святой пример имея благодатно.
От века то поруганней чело,
Которое достойней многократно.

Была цветами сплошь окружена
Скамейка потайная, на которой
Во мгле навеса пряталась она
От солнца, небезвредного для хворой.

Служила тень ей скудной чашей нег,
Испариной ланиты покрывая.
Тяжёлые стекали капли с век,
Ослабленное око заливая.

Но тщетно грели жаркие края —
Холодной оставалась одиночка.
Покинутой стоит её скамья.
Поблизости не стало ни цветочка.

Тайком она поставила на стол
Ему сироп и дольки мандарина,
Желая свой словесный пересол
Изгладить, утрясти без моралина.

На диспутах ей милы пустяки,
Серьёзные не в радость установки,
Что сеют ощущение тоски
И стоят оскорбительной трактовки.

Но благ он или зол – ей всё равно,
Она ведь одинаково согласна
На стыд и честь, ей надо лишь одно:
Понять его размытый выбор ясно.

Немного пригляделся взявший чай
К избыточному телу поварихи
И сразу же столкнулся невзначай
С очами той, чьи правила так тихи.

На взгляды, подлежащие суду,
Свобода не давалась индивиду,
Спешит их обрекать она стыду,
Пускай замаскированно по виду.

Разборчивость ей свойственна в борьбе,
С подружкой же растёт её отвага,
Ведь избранному слышать о себе
Даётся для существенного блага.

Чудесный миг из памяти верну:
Когда тебе младенца дали в руки,
На маму лишь и глянул он одну,
Творя свои чихательные звуки.

Жалеть ему в дальнейшей жизни мать:
Изречь он ухитрился безобманно,
Что надо на безбрачие чихать,
Имея с ним утеху постоянно.

Во взгляде же младенца твоего
Мелькнула благодарность ангелочка,
Ведь имя появилось у него
От имени лазурного цветочка.

Прелестница возникла на крыльце
Весёлой, покоряющей, любезной,
Другая – с явной тенью на лице,
Со взорами, зияющими бездной.

Внимательность явил им индивид.
Увидела счастливая летами,
Что хват её с унылой говорит
И та светлей становится чертами.

Тогда не упускавшая своё
Поведала, что в душ идти готова.
Представил Афродитой он её,
Представил и вздохнул о чём-то снова.

Мы рвёмся дать отрадное тому,
Чьё за душу хватает обаянье.
Любимой дал я нечто потому,
Другие же заметили даянье.

Померк я беспорядочной душой,
Ценить умея всякие заслуги,
Тревожась от опасности большой
Для девушки завистливой округи.

С улыбкой зарумянилась одна,
Прелестной померещилась особой,
Но стала разлохмаченна, мрачна,
А мне в лицо ответила со злобой.

На девушку, что ласковей зари,
С какого расстояния ни гляну —
Узнает это мигом изнутри
И мигом облегчит улыбкой рану.

Диковинна чувствительность её,
Завистницы же в ходе треволнений
Глумливо отравляют ей житьё,
Чему не сообщают объяснений.

Колеблется мой внутренний состав,
И что ни день я мучусь их атакой,
Ценя в их юной жертве лёгкий нрав,
Отсутствие злопамятности всякой.

Не тронется кипение в крови,
Не встретятся восторженные взоры
Над ягодой, склоняющей к любви,
Над ягодой халдейской мандрагоры.

В падении высокая звезда
Не скатится до самой скверны праха;
Рассеется безумство без следа,
Рассеется без пищи и размаха.

Но вижу вновь искусницу в тени.
Светильником ей высветило губы —
Вишнёвые, сильней влекут они,
Вишнёвые мучительней мне любы.