Александр Власов - Мирское счастье (сборник)

Тебе стяжать улыбкой лишь одной,
Что прочему – ценой труда большого.
Твоим устам отпущено с лихвой,
Где ровно всем отказано сурово.

Домой неторопливо двое шли,
На встречные цветы склоняя лики.
Больную пошатнули журавли,
Посеяв озабоченные клики.

Чтоб удержать изящный стан её,
Подручный выразительно встряхнулся,
Войдя в переживание своё
Так остро, что садовник оглянулся.

В ней голос истощился ко всему,
Но стоило последовать улыбке,
Черты больной почудились ему
Вновь юными, пусть явно по ошибке!

Подружку, уходившую с тоской,
Кричал он издалёка безуспешно.
Махнув от уязвления рукой,
Своей дорогой двинулся поспешно.

Чудная же сошла с тропы своей
В объятия травы непроходимой,
Подкошенно припала сразу к ней,
Чтоб оказаться малоразличимой.

Лишь волосы, богатые сполна,
Виднелись, обольстительно белея.
Во мгле рыдала сдавленно она
Среди репья, полыни и кипрея.

Понятная Творцу лишь одному
Творила далеко небезнатужно,
Что не было столь нужно никому,
Как ей самой не больно было нужно.

Соблазн отдохновения губя,
Сердечная крепила, знать, идея.
Больная странно мучила себя,
Возможностью не мучиться владея.

Но, впрочем, око видело поздней,
Что в эти дни, средь истинной печали,
Все действия имели смысл у ней,
Немалой пользе часто отвечали.

Цветёт и возвышается люпин
У временно открытого окошка.
На коврике – заброшенный кувшин
И чувствами забывшаяся кошка.

Покоится нечистая вода
Под кольями расшатанной ограды.
Закрался вид укора навсегда
В осины, в их ущербные наряды.

Но здесь и животворное чутьё
Отметила ты в каторжнике дела;
Стрелой похитив яблоко моё,
До косточек его с улыбкой съела.

Кого-то разругала раз ему,
Заели, мол, обидными речами.
В отраду сообщил ей потому,
Что сладостно дышать её плечами.

Воздушный поцелуй не без тепла
Губами второпях изобразила,
А вскоре на тарелке принесла
Пирожное ко рту библиофила.

Шепнула, что кому-то ни к чему
Найти глазами то без покрывала,
А значит, угоститься вмиг ему
Похищенным украдкой предлагала.

Не жаловать ей мрамора того,
Что муж одушевлённо взял у друга,
Хранившего полжизни для него
Чудесный дар исчезнувшего круга.

Претит он ей, такой, как люди все.
Дождётся нимфа пагубного жеста.
А спутник изумляется красе,
Дождавшейся намеченного места.

Вздыхает он избыточней всего
О девушке со стриженной пшеницей,
Валявшейся в подушках у него
Когда-то возле этой бледнолицей.

Шумели ивняки в осенней мгле,
Безмерной скорбью сердце разрывало,
Но маленькое счастье на земле
Среди цветных огней существовало.

Всё медлили за столиком они,
И тронул он её нагие руки,
Смелея в обольстительной сени,
Где глохли протестующие звуки.

Тяжёлую вокруг имея тьму,
Сказал он удивляющейся фее,
Что нравится в ней лёгкий нрав ему,
Лишь только с ней ему легко, точнее.

Под ивами, густыми искони,
Струится речка, сердце мне волнуя.
Вода шумит и пенится в тени,
Каменья неподвижные минуя.

А камень отличительно большой,
Морщинистый, коснеющий замшело,
В полдневной мгле почия над водой,
Светилом освещается всецело.

На нём увлечься думой властна ты.
Но лучшим обольщаться поцелуем —
Узнать изнеможение тщеты:
Неужто не блаженно мы бытуем?

Ища любви расцветкой лепестка,
Цветы не стали радостью для дома:
Головки их ограбила рука
Слепой неосторожностью приёма.

Податливо прощаешься с душой,
Во дни близкоконечные не веря:
Является к убитости большой
Красе наималейшая потеря.

Не сделаешь отмстительного зла,
Где попросту проблемно по-другому.
Оставьте же неладные дела,
Неладные позвольте Всеблагому.