Леонид Жуков - Все, что есть. Книга стихов

Я пережил себя, как будто

две жизни или три у человека есть,

или десяток жизней.

Поистине – дорога в никуда,

как будто

смысл жизни здесь

и направление пути —

ничто.

25.10.94

Узор мороза – горсть хаоса в броне.

Дыханье – пар, душа – пустое место.

Я ухожу, чтоб выросла во мне

простая боль, чье имя неизвестно.

Здесь красота, зажатая в тиски,

уколы соли, блеск и разоренье.

Не потому ли так шаги легки,

что так прозрачно призрачное зренье?

Немного сузить взгляд, немного

расплавить остроту момента.

Земля посмотрит волооко,

судьба прокрутится, как кинолента.

И хруст шагов, шептанье тишины,

простейший звук или невнятный шорох

казалось бы, уже открыть должны

разрывы мглы, слепящие, как порох.

Нет ничего, что стоило б желать.

Железо – перевернутая роза.

Глас времени – безжизненная гать —

узоры ритуального невроза.

Есть прилежанье в букваре и есть

букварь надежд, невнятица и совесть.

Как будто просто эту пряжу прясть,

как будто времени и в самом деле пропасть.

11.12.94

Пустой глагол, прозрачный нерв, одна

мне мысль не даст покоя,

какая там еще волна видна,

накатывающая сквозь существо земное?

Или раскраивают во мне

тупые ножницы

какой-то новый, неизвестный образ?

И чем удачней слово, тем больней,

наложат швы и вновь нажмут на тормоз.

Полночный час, как тишина звучит.

Пустой сосуд – пространство без движенья.

Мысль учит нас, мышь трудится в ночи

беспамятство, безвременье, горенье.

13.12.94

Как грустно знать, что вечность впереди

не обещает большего, чем было.

Ладонь раскрой и пальцем проведи

вдоль жизни всей, а чтобы не остыло

желанье жить, попробуй загадать

какой-нибудь пустяк на всякий случай —

пусть ничего не сбудется – как знать,

что будет завтра на строке бегучей?

Истории бесполая игра.

Шкатулка заводная, где на сцене

одни и те же лица и с утра,

как сказано, не избежать мигрени.

18.12.94

Запах пыли и книг,

очень тонкое чувство покоя.

Обитатель таких, с позволенья сказать, широт

в скорлупе своей не похож на непревзойденного Ноя,

но со скарбом своим в неизвестность плывет...

12.02.95

По жизни тоскованье – тоскующая тьма,

как стебелек сухой, так сухо, как...

под небом синим, ярко голубым,

под солнцем эллинов, германцев или русским

солнцем,

в степи

соломка хрупкая, колючая, как совесть,

в горячей почве,

в перегное сна,

где гумусовый хаос океана.

И что есть тьма?

Когда ни зги не видно и мысль мертва?

Куда уходит свет?

В начале пустота, пронизанная светом

или свет, создавший пустоту вокруг?

И жизнь – мираж, сравнимый разве что

с иллюзией небытия.

13.03.95

Нет не бессонница, но сон во сне,

явленье небытия, тьма наяву,

отсутствие при жизни

во мне

меня и как бы на плаву

ты не держался – держишься за славу,

за звук пустой. Волна вослед волне

проходят неустанно и время не по нраву

бывает маятнику, но вполне

все кажется, что можно быть,

все кажется, что все-таки бывает

насытясь оргазмом случая, рутиной шестерни,

все кажется, что можно быть подобно

тем существам, которых вовсе нет,

той полноте, которой не бывает.

Что можно быть не сбывшись...

Живи, как Бог, – ты сам себе герой

и мироздатель,

последняя песчинка бытия.

И ветер времени, как ветер

в пустыне Гоби,

построит

пустыню волн столетия спустя.

Герои, Вечность, Боги...

13.03.95

Дикобраз засушен и

всунут в раковину,

будто в вазу

поставлены разрушенные

осколки острого инструкторского глаза.

(и нет нужды к тому же

теперь в том зренье, что присуще глазу)

Так «Ворошиловский стрелок» гордится тем,

что, между тем, он первый в колеснице

и, не рискуя, в сущности, ничем,

идет по улице и к высшему стремится.

Такой простор кругом, что,

кажется, потоп

не может быть

и все ж имеет место какой-то круглый водоем,

нет – окоем, куда приходишь выть...

26.03.95, 40 дней

«О, main Got!», – как шкипер восклицал

тому сто лет назад,

разматывая полотно лазури,

а кобальт волн, а солнца алый шар