Смотрит голь довольная, ну и ну,
Нынче с колокольни я сигану.
Я же крылья белые сделал сам,
Трудно было первые полчаса.
Утомил я ноженьки, говорю,
Нынче я до боженьки воспарю.
У толпы шевелятся волоса,
Все никак не верится в чудеса,
Вот сидит юродивый, крестит рот.
Матерится вроде бы, ну народ.
Лишь кустов орешника полоса
Провожает грешника в небеса.
Этот час я выстрадал, видит бог,
Сколько реек выстругал, сколько сжег.
– Эй, вы люди пешие, – я кричу, —
Разбегайтесь к лешему, я лечу.
Направляю тело я в небеса.
Хочешь крылья белые – сделай сам.
Подари стихи простушке, золотой браслет пастушке,
И она себя послушно даст на сено завалить.
Но иной не тронут девы мавританские напевы,
Сердце гордой королевы очень трудно покорить.
Их богатство не прельщает, их ученость не смущает,
Ничего не обещает, но дает надежды нить.
Восхитительна не в меру, собираясь на премьеру,
Улыбнется кавалеру… и велит его казнить.
И спокойно примет ужин, и никто-то ей не нужен,
Или что еще похуже, нужен кто-то но не ты.
О, загадочная дева, рыцарь справа, рыцарь слева…
Но не девственная плева ныне символ чистоты.
Суть – банальные причины. Стали мелочны мужчины,
И геройство их по чину для кухарок в самый раз.
Для восторженных простушек, для простуженных пастушек,
Для гостиничных подружек, для мальчишеских проказ.
Ну, а ты, мой рыцарь бедный, что такой сегодня бледный?
Пусть трещит твой флаг победный, и над шлемом перьев куст.
Ты забыл, как страшный дьявол в черной луже мертвый плавал,
И твоя гремела слава, заглушая боли хруст.
И она сказала: «Бедный! Что-то вы сегодня бледный.
Разрешите флаг победный я заштопаю к утру?
Ах, из вас торчит железный, глупый стержень бесполезный.
Вы не ранены ль, мой рыцарь? Кровь позвольте вам утру».
И когда, собравши силы, ты из тела вынул вилы,
То она сказала: «Милый! Восхищенья не тая,
Я в восторге, мой любимый! Ты такой неистребимый!
Монтигомо ястребиный, где твой коготь, я твоя».
И ее сверкали глазки, и ее душили ласки,
И она любила сказки, и она была твоей.
Королева, королева, рыцарь справа, рыцарь слева.
Королева – тоже дева. Так что рыцарь, не робей!
Реки иссякнут и горы рассыплются прахом
Свечи мерцают налей мне вина дорогая
В черном зрачке отражается зеркало ночи
Помнишь ли поступь героев имперского Рима
Клекот орлов и брянцание бронзы о камень
О, улыбнись, поцелуй меня в губы, родная
Запах волос твоих полон речною прохладой
Камень истерся и бронза земле возвратилась
Реки иссякли и горы рассыпались прахом
Сгинули цезари зевсы и прочие вещи
встретились мы и зажгли новогодние свечи
Ближе придвинься, мне что-то сказать тебе надо.
Суров сидит наш литератор.
О жизни думает, наверно.
И вдруг завыл свежо и тонко,
Ага! Картошки захотел.
И входит пламенная дева,
Чадит и брызгается салом,
И зубом цыкает проворным,
И усмехаясь говорит:
– Дурак. А если непонятно,
Думкопф, а если непонятно,
Мужик, сходил бы ты на рынок!
Самсунг ты, или не Самсунг?
И тут как вскрикнет литератор,
Как топнет ножкой загорелой!
Возьмет Муму, да и утопит.
И спит потом до часу дня.
Это вам, романтики, Это вам, родимые
Бросая пить вино и пиво,
Напрасно думать, что тебя
Возьмут за талию красиво
и поведут, лаская и любя.
Когда сухим и трезвым взором
Окинешь мир себя вокруг,
Цветами скорби и позора
Земля и небо вспыхивают вдруг.
Нелепый час сердечной муки
Не превращай в тоски года,
Давай пожмем друг другу руки
И разойдемся раз и навсегда.
Прощальных слов, мой друг, не надо,
Отныне пой за нас двоих.
И пусть забвенье и отрада
Хранят тебя от глупостей иных.
– Что происходит со мною?
– Зима происходит.
– Мне одиноко.
– Я занят, родная, я занят.
– Кто-то царапает стекла, все ходит и ходит…
– Ветка царапает, мечется снежная замять.
– Ты разлюбил меня?
– Что ты, родная, однако…
– Ты не целуешь меня, почему?
– Ты же видишь, я занят…
– Страшно мне, милый, все воет и воет собака.
– Ветер, родная.
– Одна я.
– Я знаю, я знаю.
Город, распахнутый, словно рана,
Открытый ветрам, приносящим прохладу,
Тебя населяют ящеры и дети, чей смех —
Откровенье.
Читать дальше