Владимир Бенедиктов - Стихотворения (1884 г.)

Забрызган с первого же шага,
Пешком пускается бедняга,
И очень рад уже потом,
Когда с товарищем он в паре
Хоть как-нибудь, тычком, бочком,
На тряской держится «гитаре»:
Так называют инструмент
Хоть звучный, но не музыкальный,
Который в жизни сей печальной
Старинный получил патент
На громкий чин и титул «дрожек»,
И поглядишь – дрожит как лист,
Воссев на этот острый ножик,
Поэт убогий иль артист.
Я сам… Но, сколь нам ни привычно,
Всё ж трогать личность – неприлично
Свою тем более… Имен
Не нужно здесь; итак – NN,
Визитных карточек навьючен
Колодой целою, плывет
И, тяжким странствием измучен,
К дверям по лестнице ползет,
Стучится с робостью плебейской
Или торжественно звонит.
Дверь отперлась; привет лакейской
Как раз в ушах его гремит:
«Имеем честь, дескать, поздравить
Вас, сударь, с праздником»; молчит
Пришлец иль глухо «м-м» мычит,
Да карточку спешит оставить
Иль расписаться, а рука
Лакея, вслед за тем приветом,
И как-то тянется слегка,
0 И, шевелясь исподтишка,
Престранно действует при этом,
Как будто ловит что-нибудь
Перстами в области воздушной,
А гость тупой и равнодушный
Рад поскорее ускользнуть,
Чтоб продолжить свой трудный путь;
Он защитит, покуда в силах,
От наступательных невзгод
Кармана узкого проход,
1 Как Леонид при Фермопилах.
О, мой герой! Вперед! Вперед!
Вкруг света, вдаль по океану
Плыви сквозь бурю, хлад и тьму,
Подобно Куку, Магеллану
Или Колумбу самому,
И в этой сфере безграничной
Для географии столичной
Трудись! – Ты можешь под шумок
Открыть среди таких прогулок
Иль неизвестный закоулок,
Иль безымянный островок;
Полузнакомого припомня,
Что там у Покрова живет,
Узнать, что самая Коломня
Есть остров средь канавных вод, –
Открыть полярных стран границы,
Забраться в Индию столицы,
Сто раз проехать вверх и вниз
Через Надежды Доброй мыс.
Тут филолог для корнесловья
Отыщет новые условья,
Найдет, что русский корень есть
И слову чуждому «визиты»,
Успев стократно произнесть
Извозчику: «Да ну ж! вези ты!»
Язык наш – ключ заморских слов:
Восстань, возрадуйся, Шишков!
Не так твои потомки глупы;
В них руссицизм твоей души,
Твои родные «мокроступы»
И для визитов хороши.
Зачем же всё в чужой кумирне
Молиться нам? – Шишков! Ты прав,
Хотя – увы! – в твоей «ходырне»
Звук русский несколько дырав.
Тебя ль не чтить нам сердца вздохом,
В проезд визитный бросив взгляд
И зря, как, грозно бородат,
Маркер трактирный с «шаропёхом»
Стоит, склонясь на «шарокат»?
Но – я отвлекся от предмета,
И кончить, кажется, пора.
А чем же кончится всё это?
Да тем, что нынче со двора
Не еду я, останусь дома.
Пускай весь мир меня винит!
Пусть всё, что родственно, знакомо
И близко мне, меня бранит!
Я остаюсь. Прямым безумцем
Довольно рыскал прежде я,
Пускай считают вольнодумцем
Меня почтенные друзья,
А я под старость начинаю
С благословенного «аминь»;
Да только вот беда: я знаю –
Чуть день настанет – динь, динь, динь
Мой колокольчик, – и покою
Мне не дадут; один, другой,
И тот, и тот, и нет отбою –
Держись, Иван – служитель мой!
Ну, он не впустит, предположим;
И всё же буду я тревожим
Несносным звоном целый день,
Заняться делом как-то лень –
И всё помеха! – С уголками
Иван обеими руками
Начнет мне карточки сдавать,
А там еще, а там опять.
Как нескончаемая повесть,
Всё это скучно; изорвешь
Все эти листики, а всё ж
Ворчит визитная-то совесть,
Ее не вдруг угомонишь:
«Вот, вот тебе, а ты сидишь!»
Неловко как-то, неспокойно.
Уж разве так мне поступить,
Как некто – муж весьма достойный
Он в праздник наглухо забить
Придумал дверь, и, в полной мере
Чтоб обеспечить свой покой,
Своею ж собственной рукой
Он начертал и надпись к двери:
«Такой-то-де, склонив чело,
Визитщикам поклон приносит
И не звонить покорно просит –
Уехал в Царское Село».
И дома дал он пищу лени,
Остался целый день в тиши, –
И что ж? Потом вдруг слышит пени:
«Вы обманули – хороши!
Чрез вас мы время потеряли –
Час битый ехали, да час
В Селе мы Царском вас искали,
Тогда как не было там вас».
Я тоже б надписал, да кстати ль?
Прочтя ту надпись, как назло,
Пожалуй, ведь иной приятель
Махнет и в Царское Село!

Увы! мечты высокопарной
Прошел блаженный период.
Наш век есть век утилитарный, –
За пользой гонится народ.
Почти с младенчества изведав
Все тайны мудрости земной,
Смеемся мы над простотой
Своих отцов и добрых дедов;
Кряхтим, нахмурив строгий взгляд,
Над бездной жизненных вопросов,
И каждый отрок наш – философ,
И каждый юноша – Сократ.
У нас всему дан путь научный,
Ходи учебным шагом кровь!
Нам чувство будь лошадкой вьючной,
Коровкой дойною – любовь!
Не песен мы хотим любовных, –
Нам дело подавай, поэт!
Добудь из следствий уголовных
Нам занимательный предмет!
Войди украдкой в мрак темницы,
В вертеп разбоя, в смрад больницы
И язвы мира нам открой!
Пусть будет висельник, колодник,
Плетьми казненный огородник,
Ямщик иль дворник – твой герой!
Не терпим мы блестящей фразы,
Нам любо слово «обругал»
И пуще гибельной заразы
Противен каждый мадригал;
И на родных, и на знакомых
Готовя сотни эпиграмм,
О взятках пишем мы в альбомах
Цветущих дев и милых дам,
Но каюсь: я отстал от века, –
И мне ль догнать летучий век?
Я просто нравственный калека,
Несовременный человек;
До поздних лет мне чувство свято,
Я прост, я глуп, и – признаюсь! –
Порой, не видя результата,
Я бредням сердца предаюсь,
Мечтой бесплодною взлелеян,
Влачу страдальческую грусть,
Иными, может быть, осмеян –
Я говорю: бог с ними! Пусть!
Но в мире, где я всем измучен,
Мне мысль одна еще сладка,
Что если Вам я и докучен,
То Вы простите чудака,
Который за предсмертной чашей,
Как юбилейный инвалид,
На прелесть молодости Вашей
С любовью старческой глядит
И, утомленный жизни битвой,
В могильный скоро ляжет прах
С миролюбивою молитвой
И словом мира на устах.