Владимир Бенедиктов - Стихотворения (1884 г.)

И близ жаркой царской груди
Были люди хороши,
Люди правды, чести люди,
Люди сердца и души:

Друг – Лефорт, чей гроб заветный
Спрыснут царской был слезой,
Шереметев – муж советный,
Князь Голицын – боевой, –

Князь Голицын – друг победам,
Личный недруг Репнину,
Пред царем за дело с шведом
Тяжко впавшему в вину.

Левенгаупта без пощады
Бьет Голицын, весь – война.
«Князь! Проси себе награды!»
– «Царь, помилуй Репнина!»

Царь с Данилычем вел дружбу,
А по службе – всё в строку,
Спуску нет, – сам начал службу
Барабанщиком в полку.

Под протекциею женской
Не проскочишь в верхний сан!
Царь и сам Преображенской
Стал недаром капитан.

Нет! – Он бился под Азовом,
Рыскал в поле с казаком
И с тяжелым и суровым
Бытом воина знаком.

Поли воинственной стихии,
Он велел о той поре
Только думать о России
И не думать о Петре.

И лишь только отвоюет –
Свежим лавром осенен,
Чинно князю рапортует
Ромодановскому он.

И, вступая постепенно
В чин за чином, говорил:
«Князь-де милостив отменно,
Право, я не заслужил».

В это время Русь родная,
Средь неведения тьмы,
Чернокнижье проклиная,
Книг боялась, как чумы,

Не давалась просвещенью,
Проживала как пришлось
И с славянской доброй ленью
Всё спускала на авось, –

И смотрела из пеленок,
Отметаема людьми,
Как подкинутый ребенок
У Европы за дверьми.

«Как бы к ней толкнуться в двери
И сказать ей не шутя,
Что и мы, дескать, не звери, –
Русь – законное дитя!

Как бы в мудрость иноземнее
Нам проникнуть? – думал он. –
Дай поучимся у немцев!
Только первый шаг мудрен».

Сердце бойко застучало –
Встал он, время не губя:
«На Руси всему начало –
Царь, – начну же я с себя!»

И с ремесленной науки
Начал он, и, в деле скор,
Крепко в царственные руки
Взял он плотничий топор.

С бодрым духом в бодром тела
Славно плотничает царь;
Там успел в столярном деле,
Там – глядишь – уж и токарь.

К мужику придет: «Бог помочь!»
Тот трудится, лоб в поту.
«Что ты делаешь, Пахомыч?»
– «Лапти, батюшка, плету,

Только дело плоховато, –
Ковыряю как могу,
Через пятое в десято».
– «Дай-ка, я те помогу!»

Сел. Продернет, стянет дырку, –
Знает, где и как продеть,
И плетет в частоковырку,
Так, что любо поглядеть.

В поле к праздному владельцу
Выйдет он, найдет досуг,
И исправит земледельцу.
Борону его и плуг.

А на труд свой с недоверьем
Сам всё смотрит. «Нет, пора
Перестать быть подмастерьем!
Время выйти в мастера».

И, покинув царедворский
Штат, и чин, и скипетр свой,
Он поехал в край заморский.
«Человек-де я простой –

Петр Михайлов, плотник, слесарь,
Подмастерье», – говорит.
А на царстве там князь-кесарь
Ромодановский сидит,

Федор Юрьич. – Он ведь спросит
От Петра и то и се, –
И рапортом он доносит
Князю-кесарю про всё.

«Вот, – он пишет, – дело наше
Подвигается, тружусь,
И о здравье Вашем, Ваше
Я Величество, молюсь».

И припишет вдруг: «Однако
Всё я знаю, не дури!
Не грызи людей, собака!
Худо будет, князь, смотри!»

Навострившись у голландцев,
Заглянув и в Альбион,
У цесарцев, итальянцев
Поучился также он.

Стал он мастер корабельный,
И на всё горазд притом:
Он и врач довольно дельный,
И хирург, и анатом,

Физик, химик понемногу,
И механик неплохой, –
И в обратную дорогу
Снарядился он домой.

Для уроков же изустных,
Что он Руси дать желал,
Он учителей искусных
Ей из-за моря прислал.

Полно втуне волочиться!
Дворянин! Сади сынка
Букве, цифири учиться,
Землемерию слегка!

Только все успехи плохи
И ученье ни к чему.
Русский смотрит: скоморохи
В немцах видятся ему, –

И учителям не хочет
Верить, что ни говори,
Немец, думает, морочит:
Все фигляры! штукари!

Всё в них странно, не по-русски.
Некрещеный всё народ!
Нос табачный, платья узки,
Да и ходят без бород.