Дмитрий Колпаков - Ветер Стих

Бродяги менестрели.

Скитальцы трубадуры.

Опять вы не допели,

И умерли вдруг сдуру.

Скандальные ребята,

Не певшие с листов.

Вы до сих пор не сняты

С рассохшихся крестов.

***

Я знаю, что они не пожалеют.

Я знаю, что она не станет сохнуть.

Когда в один из дней потяжелее.

Возьму я просто-напросто и сдохну.

Весна не станет лютою зимою,

Цепные псы от горя не забрешут.

Когда я в ванной вены себе вскрою.

Когда на кухне я себя повешу.

Я знаю, что они не пожалеют.

Я знаю, что она не станет сохнуть.

Все потому, что раньше околеют,

Все потому, что раньше меня сдохнут.

19.07. 93.

Смотрите, как она идет.

Смотрите, как идет.

Ей гололед не гололед,

Народ ей не народ.

Какая масть, какая стать.

Эй, расступись толпа.

На вас на всех ей наплевать.

У ней своя тропа.

От Бога с чертом что-то есть.

Такую бы любить.

Но, честно говоря не здесь

Ей надо бы ходить.

И все-таки она идет,

Хоть это не Бродвей.

И к нам с тобой не подойдет,

Так, что давай-ка пей.

***

Тары-бары-растабары,

Я приемщик стеклотары.

И башкиры и татары

Знают юного меня.

С дерзким взглядом,

С сердцем пылким,

Принимаю я бутылки,

Потный, словно из парилки,

Злой как сотня сатанят.

Валят толпами в приемку

Мишки, Вовки, Леньки, Ромки,

Ольги, Светки, Розки, Томки…

Для чего? А для того!

Мусора, бичи-сидельцы,

Тунеядцы и умельцы.

Не заглядывал лишь Ельцин,

Да и хрен бы на него.

***

Далекий зов кукушки напрасно прозвучал,

Ведь в наши дни перевелись поэты.

Мацуо Басё.

Далекий зов кукушки напрасно прозвучал,

Ведь в наши дни перевелись поэты.

Мой загнанный Пегас среди травы упал,

И я прочел над ним японские сонеты.

Где гордый самурай, чтоб меч свой одолжил?

Я бы вспорол живот, и в общем всё на этом.

Хотя, наверно вру, не хватит духу, сил,

И этот парень прав – перевелись поэты!..

***

Р. Шарафутдинову.

Весна борзеет день ото дня,

Весна раскидывает рамсы.

Я пол-бутылки отдал за коня,

Чтоб не догнали апрельские псы.

А солнце било в лицо лучом.

Ожившие мухи влетали в глаза.

А я горбунка крыл крученым бичом.

Все были против, плевать, я был за.

Зелень листвы заслоняла просвет,

Подковы точила и грызла вода.

Всё ухмыляясь кричало мне «нет»,

Но я все же верил, что «нет» – «да».

Но конь захрапел, подскользнулся, упал.

Псы, словно суки, вцепились в бока.

Зря все же я пол-бутылки отдал,

Думал я глядя в ненужный бокал.

А всюду валялись друг друга тесня,

Весною раскиданные рамсы.

Она улыбалась, коня и меня

Уже дожирали апрельские псы.

***

Жили не тужили, было вольным племя.

Только налетело вдруг лихое время.

И пошло куражить в хуторах, станицах.

Был журавль в небе, а в руках синица.

Но вот в этой буче все вокруг заглохло.

Улетел журавль, а синица сдохла.

Кто наглей – прорвались, кто смирней – остались.

Пьяные поэты из окон бросались.

Наплевав на Бога, недоделав дело,

Заставляли душу расставаться с телом.

По дорогам пыльным больше не скитаться.

Два стакана горькой. Прощевайте, братцы!

А кто мыслью проще и в плечах пошире,

Подались в бригады, дважды два – четыре.

Погуляли с шумной дракой в воскресенье.

В понедельник стали для стволов мишенью.

И мне стало грустно, захотелось плакать.

Страх вцепился в горло боевой собакой.

Я пошел куда-то через камни, кочки.

Старая тетрадка, выцвевшие строчки.

Пустота в карманах, на щеках щетина.

Хохотало время дурачком мне в спину.

16. 11. 98.