Array Антология - Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

На петербургского юриста, может быть, повлияли диккенсовские «Картины Италии»: [9] Диккенс был в Венеции в 1844 году и признавался: «Я никогда раньше не видел такой вещи, чтоб так боялся ее описывать». Очерк о ней он написал в виде сна.

И здесь в стремительной смене картин, мелькавших в моем сновидении, я увидел старого Шейлока, который прохаживался по мосту <���…>; в какой-то женщине <���…> мне почудилась Дездемона, и казалось, будто дух самого Шекспира витает над водой и над городом, —

где надводность города вызывает картину из книги Бытия «…и Дух Божий носился над водой», почти эксплицируя тот концепт первозданности, изначальности, нерукотворности этого города, который составляет одну из семантических подоснов венецианского текста, дополняясь, коррелируя и контрастируя с другой – тавтологической клишированной вербализованностью и восхищением выделкой человеческих рук.

А к мосту Вздохов в середине XX века подвели перемещенное лицо, бывшего ленинградского студента-филолога, будущего калифорнийского профессора Владимира Маркова, и он на этом месте набросал стихотворение, что-то вроде «крика души» (явно показавшегося ему потом неудачным, напечатанного под инициалами в газете и не включавшегося в авторские сборники) человека, памятующего о годе ежовщины, затмившей пресловутые венецианские зверства.

По поводу фотографии, висевшей у И. А. Ильина [10] См. воспоминания об открытках из петербургского детства 1890‐х годов: «Ну, что ж, тогда еще не умели печатать ясных глубоких снимков. Все было вытаращенным. И гондола, и столбы-сваи, и мост Риальто – все было резко-дешевым. Канале Гранде есть и на стене. Пожалуйста, вот здесь. Овальная штучка. Металлическая, раскрашенная. И луна. Видите, как отражается на воде мазочками?» (Горный С. [Оцуп А. А.] Альбом памяти / Сост., вступит. ст. и коммент. А. М. Конечного. СПб., 2011. С. 82). , заметим, что, как известно, наэлектризованные соседством с Венецией открытки, безделушки, маски, настольные гондолы [11] Ср.: «Глянцевые легкие гондолы / Реют над старинным шифоньером» (Аксельрод Е. Меж двух пожаров. Стихи разных лет. М., 2010. С. 108). , бусы и другие сувениры, материальные и, что существеннее для предмета нашей книги, нематериальные, капсулируют город с его ведутами и фонограммой. Признавался английский поэт Стивен Спендер:

Произведения искусства, связанные с образами Венеции, стремятся прижиться в моем сознании и вызывают в памяти ее атмосферу и архитектуру. После того, как я увидел висконтиевскую «Смерть в Венеции» по рассказу Томаса Манна, теперь, когда б я ни услышал адажиетто из малеровской пятой симфонии, которое сопровождает кадры лагуны на рассвете в начале фильма, я неизбежно увижу перед собой картинку входа в Большой канал с островом Сан-Джорджо Маджоре и куполами Санта Мариа Салюте. И прочитав, что Вагнер писал второй акт «Тристана» в Венеции и что меланхолическая мелодия, исполняемая пастухом в начале третьего акта, была подсказана криками гондольера ночью на темном канале, я всегда буду видеть Венецию в этой музыке [12] Venice. With 182 photographs in full colour by Fulvio Roiter. Introduction by Stephen Spender. London, 1979. P. 8. Ср.: «Сквозь протекшие годы нередко вновь возникает живое чувство Венеции. Не только попавшаяся в руки фотография может дать к тому повод. Тембр колокольного звона под вечер, звонкий крик стрижа, рассекшего случайно яркую полосу закатных лучей, способны иногда – редко, но с удивительной непосредственностью перенести воображение в венецианскую комнату. Не Венеция ли за окном?» (Грифцов Б. Эстетика Венеции // Среди коллекционеров. 1921. № 10. С. 29). .

Спендер отсылает к рассказу Рихарда Вагнера:

Раз я возвращался домой поздно ночью по мрачному Каналу. Вдруг на небе появилась луна. Одновременно с дворцами неописуемой красоты она осветила гондольера, медленно гребущего огромным веслом, сидящего на высокой кормовой части. Из его груди вырвался жалобный вопль, ничем почти не отличающийся от звериного воя. После протяжного «О!» вопль излился в чрезвычайно простом музыкальном восклицании «Venezia!». За ним последовал еще вопль, который не сохранился в моей памяти: слишком сильно было волнение, какое я тогда испытал. Эти впечатления, это пение гондольеров – вот, на мой взгляд, характеристика Венеции. Они жили в моей душе вплоть до завершения второго акта «Тристана». Может быть, они и внушили мне намеченные тут же, в Венеции, длинно-протяжные жалобные напевы пастушьего рожка в начале третьего акта [13] Вагнер Р. Моя жизнь: Мемуары / Пер. Г. А. Эфрона под ред. А. Л. Волынского: В 4 т. СПб., 1911. Т. 3. С. 136–137. .