Александр Власов - Горький шоколад

Великий млеть от малости не станет,
И лавр – ему подарок, и беда;
В надеждах он отдельного обманет,
А качество дающий – никогда.

Не чувствуя всерьёз её соседства,
Не внемля сокрушениям её,
С улыбкой пересчитывал я средства,
Беря в употребление своё.

Мерещились ей мерзкие подвохи,
Где видеть их отказывался я,
А зная, что дела не больно плохи,
На миг отрады глянул из жилья.

Во мгле летели первые снежинки,
Но женщине не надо той красы,
Где в ужас одиночество былинки
И вашего отсутствия часы.

Полуночью проснулся я мгновенно:
Раздался страшный крик её во сне.
Стенания затихли постепенно,
Но плач ещё звучал украдкой мне.

Во мне стучало сердце возбуждённо,
Меня знобило дрожью затяжной,
Пока не унялась определённо
Душа, тревожно спящая со мной.

В её руке возникло трепетанье,
Когда легко проникла к ней моя.
Тяжёлое прошло переживанье:
Дыханье нежных уст услышал я.

Кому творишь обычную заботу,
Святой любовью к тем и богатей.
Люби гнездо рождения, работу,
Супружество, родителей, детей.

То – крест, его нести необходимо
Для смысла дней, похоже по всему.
Несёшь – и прилагается незримо
Любовь, одна возможная: к нему.

Не надо выбирать, ища кого-то,
Не бейся зря, не пачкайся в крови:
Поблизости нужней твоя забота;
Где нет её – не будет и любви.

Как отнеслась она к измене мужа,
Спросил её суровый прокурор.
И трепетную плоть объяла стужа,
Сознания лишился мягкий взор.

Ей дали пить и на ноги подняться.
Промолвила бесхитростно она,
Что лекарю не следует являться,
Что речь её вполне воскрешена.

Где всякого объемлет охлажденье,
Где всячески стараются лгуны,
Тот обморок усилил убежденье
В ошибке ей предъявленной вины.

Немногое вобрав о горькой тризне,
По отнятой крушился я, скорбя,
Что нежности недодал ей при жизни,
Что косвенно ограбил и себя.

В ущербности ничуть не восполнимой
Понятными стрелой предстали мне
Заветные желания любимой,
Согласные с моими в тишине.

Сломавшийся для самовозвышений,
Судить о ней не мог я, как дитя,
Поэтому не слушал искушений,
Характер, ум и сухость обретя.

На кованой ограде поначалу
Чарующий венок увидел он.
Откуда взяться майскому кораллу
В период осыпающихся крон?

Ужасное под кровом обрушенье
Потом ошеломило слух ему,
Но ложным оказалось устрашенье:
Всё месту подлежало своему.

За стёклами же тенью в капюшоне
Прошла, непостижимо для чего,
Погибшая при каркавшей вороне,
Глазами не берясь искать его.

От еретичных истин отреченье
Не напрочь исключает их успех,
А только замедляет их ученье,
Даёт им утверждаться без помех.

Умы, что в муках истину вопили,
Предвидя лучший день её вдали,
Триумф её лишь только торопили
И вред отсюда, значит, ей несли.

Пытливому дано в ней колебаться —
Сама превознесёт она себя.
А смертный вечно может ошибаться,
Как истину, безумие любя.

Не попусту совместно бьются двое,
Противник им угодней сферы всей:
Борение то светлое, то злое
В объятия влечёт ещё сильней.

С обидчиком опасно конфликтуя,
Не буйствуют они между собой.
Легко забыть о счастье поцелуя
Без третьего, томящего грозой.

Один из двух окажется любимым,
А любящий намучится в тени.
Бесчиние сочти недопустимым,
Оставь их – и вражду пожнут они.

Потрёпанный добился блеска тоже,
Конца не видя миссии своей:
Решение значительное всё же
Нашёл окольным образом он ей.

Что выиграть успеха не давало
Действительно блестящим иногда?
Настойчивости той недоставало,
Того маниакального труда.