Татьяна Максименко - Моря колыбель

А там – завеса плотного тумана,
И тучи в стрелах молний вдалеке…
Там храм, что принял имя Иоанна,
Воздвигнут на любви, не на песке.

Моря свежее дыханье,
Керчь – и Митридат-гора.
Изнурительна жара,
Вялых листьев колыханье.
Киммерийские ворота —
И ступени в небо… Мост:
Он вдали… А мне охота
Глянуть вниз, где во весь рост
Распростёрся город древний.
На ступеньках – зыбь веков.
Не уйти от сквозняков:
Всё отчётливей, напевней
Стонет арфа… Сам Эол
Эту арфу изобрёл.
Мне она напоминает
Про горячие бои:
Где осколки от гранат,
Где чужие и свои
Обагрили землю кровью,
Где тоску про долю вдовью,
Песни бережно хранят.

Рваная рана оврага
На груди степной.
До родника – два шага,
Шелест травы и зной.

Коршун упрямо кружит,
Юркнула в нору мышь…
Ветер с листвою дружит:
Зашелестел камыш.

Спрятался за высоткой
Старый окоп в полынь.
Линия неба чётко
Врезалась в степь, в теплынь.

Под молодой плакучей
Ивой – могильный холм.
Выпал мне грустный случай:
Вспомнила – в горле ком.

Дед мой погиб в атаке,
В братской могиле спит…
Там пламенели маки
В лунках из-под копыт…

Как волнуется рожь при луне,
Где играют ведущие роли
Свет и тень, приближаясь ко мне!

Где бурьян, вырастая стеною,
Отряхнёт чужаков семена,
И – стена меж тобою и мною,
Снова чертополоха стена!

Это поле, что полито кровью
Человечьей, шумит по ночам.
Стебли маков, прильнув к изголовью,
Приближаются к сонным очам.

Утром птицы в воздушном потоке
Устремляются вдаль, за межу,
И гудит самолет на востоке,
За которым я долго слежу.

Конь! Казачий быстроногий конь:
Бьет копытом, гулко бьет копытом.
Ржаньем прогоняет страх погонь —
И скорбит о всаднике убитом.

Навсегда запомнил верный конь
Звонкий голос казака лихого.
Прыгнул в воду, а потом в огонь,
И от боли захлебнулся снова.

Больно видеть друга – седока
На земле, среди густой полыни.
Холодна у всадника рука,
Навсегда в степной остался глине.

Страшно, страшно жаркому коню
Сквозь кинжальный блеск великолепий,
Двигаться навстречу воронью
Одному среди бескрайней степи.

Белый конь в тумане тихо бродит,
Ветки верб мерцают у реки.
Белой ночью белый пароходик
Подаёт негромкие гудки.

След разлук в душе молочно-белый,
И от камня – по воде круги…
Жеребёнок – милый, оробелый,
В неизвестность ночи не беги!

Даже птицы в белые одежды
Рядятся, и, выйдя из воды,
Тянут крылья, полные надежды,
Прячутся в прибрежные сады.

Мягкие, как лён, свои ладони
На глаза роняет мне рассвет…
Где-то на лугах пасутся кони.
И короче этой ночи нет.

Отец стоит ко мне спиною,
Кричит с досадою:
– За мною!
Я страсть трусливых не люблю,
Капризных маменькиных дочек…
– Плыви!..
Мне б воздуха глоточек —
И я все окрики стерплю,
В холодной глуби погибая…
А под водою голубая
Рыбешка юркнула в траву…

И вынырнув, я по-собачьи
Барахтаюсь, смеюсь и плачу,
И все плыву, плыву, плыву…
Свисают мокрые косицы,
Немеют смуглые ключицы,
Слабеет тело, но река
Несет меня легко и вольно,
И усмехается довольно
Отец – и вот его рука!

О, счастье – заново родиться:
В воде плотвицею резвиться,
Над крышей ласточкой летать!
Проснуться утром солнцем алым,
К воде бежать ребенком малым,
Ромашкой в поле лепетать!

Родниковая радость,
Васильковая грусть.
Земляничная сладость,
Ветки тоненькой хруст.

Я губами срываю
Мякоть со стебелька,
Я восторг не скрываю
В кружевах сосняка.

И земля бесконечна,
И бессмертна душа.
Я юна и беспечна,
Воду пью из ковша.

В ненаглядное лето,
Где по пояс трава,
Уплываю, согрета
Солнцем, с чувством родства…

Гром грохочет, тишина трепещет,
Птица в страхе кружит над гнездом.
Над соседней рощей ливень хлещет,
В свете молний одинок наш дом.