Мария Степанова - За Стиви Смит

Музочка моя сидит в печали.
Жалеет, что ее вообще зачали.
Одинешенька сидит на сквозняке.
Все, что ею подсказано, так и не сказано на моем языке.

Почему почему моя муза говорит, лишь когда в печали?
Нет, это я ее слушаю, лишь когда я в печали.
А когда я счастлива, я живу и плюю на процесс письма.
Музу это должно деморализовывать весьма.

Они пели и пели на верхней ноте
Трала-ла-ла и парам-пам-пам
И никто не спросит, о чем поете
(Трала-ла-ла-ла все равно).

Скрыто полями широкой шляпы лицо Посла.
На белом коне он мчит через ад, смотрит вперед
и назад,
Все врата распахиваются перед ним, закрываются вновь.
В таинствах он наставник. Но и площади рыночной
Он хорошо знаком: тот, кто украл кольцо
И трезубец, и перевязь, и скипетр, и меч,
И множество полезных механических штук.
Воры его чтят. По землям тьмы он ездит беспечно,
Иногда подымаясь в воздух и в нем зависая беззвучно.

Я странной шел тропой, мой друг,
В молчанье погружен,
Я слишком далеко зашел
И провалился в сон.

И провалился в сон, мой друг,
Где жажда без причины
И слезы без кручины,
Куда вела тропа, мой друг,
И там пропал.

All things pass.
Love and mankind is grass.

Ничего не останется.
Ничего: мы трава, мы куда-то тянется.

Чье лицо я вижу,
Глядя в зеркальцо?
Агнец Божий,
Там мое лицо!
При такой невезучести
Мне нужна перемена участи.
Агнец Божий, прими меня
И на что-нибудь поменяй.

О что происходит, чего от меня хотят?
О зачем я медленно превращаюсь в кошку без котят?

Может, Зевсу моя любовь надоела
И он выселяет бродяжку в чужое тело?

Или без лишних споров позволил Гере
Отделаться от меня в своей манере?

Что за прелесть эта бархотка, о на бачки мои взгляните,
На этой крыше я всех милей, зовите меня Кити.

О Максимилиан дикой и строгой
Ты звал меня деткой дорогой и своей недотрогой,
Которую ты любил, наряжал, в свет выводил,
Которую прижимал к груди,
Меня, какую возвел и назвал в уме
Своим счастливым домиком, сияющим во тьме.
Почто ты хмуришься? мои столбы
Рушатся, как Иерихон от звука трубы,
Опоры не держат, контрфорсы перекосило,
Где краса недавняя, где сила?
О никогда ни одно из гордых строений
Не впадало в ничтожество быстрей, чем твоя Дженни,
Когда ты отвернулся и смотришь букой.
Она как роман, в котором ни буквы.

Бойся мужчины с маленьким ртом.
Бойся женщины с гладкой кожей.
Он все возьмет и уйдет потом.
И она тоже.

Милые дочки, прислушайтесь к вашей маме.
Я должна вас покинуть, будете тут сами.
Одна из вас пойдет за богатого.
Одна успеет к автобусу в четверть пятого.
Одна найдет дорогу домой,
чтобы жить в яме.

Я та самая Персефона,
Что играла с друзьями во время оно
Под охраной общества и закона.

Хорошо или плохо нам было, не знаю.
Говорят, я теперь иная,
Была хорошая, стала дурная.

Странно ли, нет ли, что в сердце мая,
В гладкокрашеный полдень, все понимая,
Зимней бури цветок сорвала сама я?

И тут лопнуло небо, в дыму посевы,
Где мама, где папа? справа и слева
Мгла; под землей сказали – я теперь королева.

Солнце затмилось, как на иконе.
Я не кричала, не было и погони:
Только темный король и черные кони.

Не об отце, что этими вот руками
Правит снопами пшеницы и солнечными мудаками,
Я вспоминаю здесь, на снегу и камне.

Но мама, я так любила тебя и бросила,
Оставила, навек опростоволосила,
Горечью напоила до́ зела.

Не рыдай меня мама,
О забудь меня мама,
О позволь мне остаться, мама.