Сергей Редков: Эхо вдохновений. книга вторая

Так и проходят наши дни:
Кругом – падения одни
С вершин успехов и побед
На тонкий лёд житейских бед.

Чего же ты хотел, браток?
По сути, жизнь – сплошной каток:
Изведал над коньками власть,
Так будь готов теперь упасть.

Жизнь, что зебра – вся в полоску:
Чёрный – бездна, белый – рай.
То прибавит будням лоска,
То толкнёт на самый край.

Утром – прыгаем от счастья,
Вечером – желаем выть.
Всё сменилось в одночасье!
Что же делать? Как же быть?

Если хочешь отрешиться
От житейской суеты,
Должен в бане ты закрыться —
В царстве пара и воды.

Там, как в жизни: чуть пригреет
Сразу же бросает в лёд.
То душа от зноя млеет,
То её морозцем бьёт.

Веник с кожи выбьет искры,
Капли пота, что хрусталь!
Зазвенит спина, вся в брызгах,
Закалится дух, как сталь.

Пусть судьба, как поле брани,
Чистый дух – не сокрушить!
Люди, приходите в баню,
С «лёгким паром» легче жить.

Пришлось мне прыгнуть в прорубь как-то раз…

Сподвиг меня к тому «духовный гуру» —
Работник бани с крестиком нательным,
Поющий мантры Васудеве Кришне
И льющий в печь березовый настой —
Языческому божеству подарок.

«Ныряй! Да с головой» – сказал он мне:
«Представь, что погружаешься ты в Бога.
Не важно, как его зовут – имен не счесть! —
Ты просто верь и ничего не бойся»

Не бойся!? Я, простите, не пингвин
И мне в обычной жизни ни к чему
Ожоги тела минус третьей степени!
Пытался я сбежать, но… не успел —
Меня столкнули в ледяную воду…

Дыхание… Вы жили без дыхания?
Оно исчезло. Тело растворилось
В квадрате черном Вечного Малевича.
Взорвалось «Я». Бессмертный наблюдатель —
Моя душа – испуганно взирала
На дивный мир, где быть еще мне рано,
И где меня, пока, никто не ждет.
И – слава Богу! Красные насосы
В животное мое всосали воздух.
С дыханием в меня вернулась жизнь,
И я воскрес. Но тело – не вернулось:
Оно знакомилось с промерзшею землею,
Лопаткой пятки разгребая снег
И стеклами зрачков вбирая дали.
А мозг спинной скомандовал: «В парилку!»

И там, калачиком свернувшись поудобней,
Как в материнском теплом животе,
Я грелся, обрастая новой плотью,
Чтоб снова в жизнь войти. И выпить квасу…

А кто сказал, что дважды не рождаются?
– А может быть и трижды?
– Может быть…

Что чувствует снег,
раздавленный пасмурным небом?
Расстрелянный вьюгой,
раскатанный валиком ветра
по мёртвой шершавой земле,
называемой «полем»,
но больше похожей
на брошенный с облака торт
с испорченным кремом,
засохшим цукатом,
и птичкой, свалившейся на бок
в застывший сироп
из грязи столетней,
покрывшейся корочкой льда.

Что чувствует снег,
увязший в морщинах проталин?
Что снится ему в этой белой забытой пустыне?
Какими мечтами бесплодную вечность заполнить?
А после, проснувшись, какое занятье найти?
Молиться морозам? Бояться, как смерти, весны?
И тело терять, растекаясь по чёрным канавам?

Что чувствует раненный снег
на исходе зимы?

Рассеются серые тучи, и ягода солнца
станцует, себя распаляя, на самом высоком,
на самом засыпанном сахарной пудрой сугробе,
и каждый зародыш зелёною ножкой забьётся
в скорлупки семян,
согретых в утробе планеты…

Да так уж ли важно теперь,
что чувствовал тающий снег,
когда напоил он собою цветущую Землю?

Весна… Снега раскисли.
Повсюду грязь и лужи.
Но Март теплом разбужен.
Порхают в небе мысли,

И стал неровен почерк,
И грусть куда-то делась,
А на ветвях пригрелась
Ватага липких почек.

Дрожит листок проросший
В предчувствии цветенья.
А рядом, мрачной тенью,
Свисает лист засохший.

Он помнит осень, зиму,
Грачей, летящих к югу,
Дожди, и злую вьюгу,
Мороз невыносимый.

Он знал, что не сорвётся
В порывах ветра резких,
Он жил мечтою дерзкой —
Увидеть снова солнце!

И вот – весна… Дождался!
Послушен вновь закону,
Слетел бедняга с кроны,
Лицом к земле прижался.